Андрей Громыко - Памятное. Новые горизонты. Книга 1

Как в первом, так и во втором случае его избрание обеспечивала массированная поддержка крупных корпораций и компаний, связанных с производством вооружений. Для финансово-промышленных монополий Рокфеллера, Моргана, Дюпона, Меллона и прочих миллиардеров политический курс администрации Эйзенхауэра являлся, по существу, их собственным курсом, и они всемерно содействовали его осуществлению. Средств для этого не жалели.

Восьмилетний период пребывания Эйзенхауэра в Белом доме характеризовался усилением внутриполитической реакции в США, преследованиями прогрессивных сил страны. Набирало темп, и притом неуклонно, военное производство. Лозунги гонки вооружений и холодной войны пронизывали все поры американской внешней политики.

На совещании четырех

В начальный период президентства Эйзенхауэра закончилась корейская война. Затем стороны подписали Женевские соглашения по Индокитаю. Казалось бы, дело шло к снижению накала напряженности в отношениях между Востоком и Западом. Но в Вашингтоне и не помышляли об этом.

В 1955 году в Женеве состоялось совещание глав правительств СССР, США, Англии и Франции. Эйзенхауэр принял в нем участие, уступая сильному давлению со стороны общественного мнения. Казалось бы, открывалась неплохая возможность найти по крайней мере основное направление, по которому четыре державы могли бы двигаться с целью закрепления итогов Второй мировой войны, выполнения соответствующих союзнических соглашений.

Это объективно ставило перед участниками встречи задачу достижения договоренности по европейским и международным проблемам под углом зрения укрепления мира и недопущения войны. Однако какого-либо реального продвижения в решении такой задачи добиться на этом совещании не удалось.

В ходе совещания состоялся острый разговор, выявивший серьезные разногласия между бывшими союзниками. Что касается советской стороны, то она считала, что руководители четырех держав собрались не для того, чтобы обнажать эти и без того хорошо известные разногласия, как бы инвентаризировать их. Для этого не стоило ехать в Женеву. Советский Союз выступил за обсуждение на совещании тех вопросов, которые относились к сокращению вооружений и запрещению атомного оружия, обеспечению европейской безопасности, прекращению холодной войны и укреплению доверия между государствами.

Главы делегаций США, Англии и Франции – соответственно Д. Эйзенхауэр, А. Иден, Э. Фор – горячо доказывали, что военный блок НАТО – это фактор мира, особенно в Европе. Всячески защищали они и свой план, фактически нацеленный на поглощение ГДР Западной Германией, обеляли при этом поддержанную ими и выдаваемую за миролюбивую политику ремилитаризации ФРГ. В то же время много необоснованных, проникнутых фальшью упреков было высказано по адресу СССР и стран народной демократии, которые твердо следовали политике мира и дружбы между народами, выступали за то, чтобы отношения между государствами Востока и Запада строились на принципах мирного сосуществования.

Стремясь выбить из рук руководителей этих трех держав фальшивый тезис о миролюбии Запада, а также о том, что политика Советского Союза будто бы расходится с задачами укрепления мира, советская делегация, в состав которой входили Н.С. Хрущев, Н.А. Булганин, В.М. Молотов, Г.К. Жуков и я, заявила о готовности СССР вступить в Североатлантический союз. В пользу этого мы привели «водонепроницаемый» довод: если блок НАТО, как утверждают, поставлен на службу делу мира, то он не может не согласиться с включением в него Советского Союза.

Трудно передать словами впечатление, которое произвело на западных участников совещания заявление на этот счет, оглашенное Булганиным как Председателем Совета министров СССР. Они были настолько ошеломлены, что у них, как мы шутили, затанцевали перед глазами причудливые фигуры настенных фресок в зале заседаний.

В течение нескольких минут ни одна из западных делегаций не произнесла ни слова в ответ на поставленный вопрос. Шея у Эйзенхауэра вытянулась и стала еще длиннее. Он наклонился к Даллесу, чтобы приватно с ним обсудить происходящее. С лица президента исчезла характерная для него улыбка, которая всегда помогала ему обвораживать избирателей, одерживать победы в борьбе за их голоса. Как бы там ни было, но ни тогда, ни позже какого-либо формального ответа на свое предложение в Женеве мы так и не получили. Его просто положили под сукно.

После заседания, когда все стали выходить из помещения, а руководители и члены делегаций США, Англии и Франции расходились нарочито медленно, с необычно озабоченным выражением лиц, в коридоре со мной поравнялся Даллес. Он спросил:

– Неужели Советский Союз всерьез внес указанное предложение?

Я ответил ему:

– Несерьезных предложений советское руководство не вносит, тем более на таком важном форуме, как этот.

Даллес собирался добавить что-то еще, но тут к нам приблизился Эйзенхауэр, направлявшийся к выходу.

– Мы, – заявил он, – должны сказать вам, господин Громыко, что советское предложение будет нами тщательно обдумано, так как вопрос этот серьезный.

И тут у него все-таки появилась улыбка. Правда, она сразу же и погасла. Получилось так, что сказанное Эйзенхауэром явилось как бы ответом Даллесу на то, о чем тот только что меня спрашивал. На этом наш разговор и закончился.

В дальнейшем, на встречах четырех делегаций в полном составе, у руководителей западных держав, по всему было видно, не возникало желания обсуждать этот вопрос. Они попросту чурались его. Изредка, когда это предложение упоминалось, на их лицах появлялась загадочная улыбка авгура. [16]

В последующие годы, когда происходили острые дискуссии, в ходе которых участниками высказывались оценки соответственно политики стран НАТО и политики социалистических государств, советская сторона время от времени привлекала внимание западных партнеров к внесенному ею в Женеве предложению. Не один раз я лично напоминал о нем государственным деятелям США. Это были, конечно, другие люди. Мало кто из них имел представление о предпринятом нами шаге.

Объясняется это просто: то, что предложил Советский Союз, политически не могли переварить страны НАТО, на Западе стали его всячески замалчивать. Негласная цензура в этом отношении действовала эффективно.

Жуков по поручению нашей делегации в Женеве нанес визит Эйзенхауэру. Когда он докладывал об итогах этого визита, то оказалось, что в беседе с ним Эйзенхауэр как бы ушел в себя и ограничился малозначительными формальными высказываниями. Его как будто подменили. Из общительного, улыбчивого человека он превратился, по словам Жукова, в манекен без эмоций. Я видел, что Жукова все это смутило.