Юрий Остапенко - Великий Яковлев. «Цель жизни» гениального авиаконструктора

Все связанное с созданием нашего авианосного флота и палубного самолета вертикального взлета и посадки у нас долгое время было под запретом, да и сейчас это не самая освещенная страница в нашей истории.

Александр Сергеевич Яковлев, хоть и был «с младых ногтей» приучен к режиму секретности, который пронизывал всю жизнь авиапрома, был все-таки удивлен той атмосферой, которая царила в Министерстве судостроения вокруг проекта 1143 (в просторечье тяжелый авианесущий крейсер «Киев»). Вместе с командующим морской авиацией ВМФ А.А. Мироненко Александр Сергеевич был приглашен на заседание какой-то комиссии к министру судостроительной промышленности флота Б.Е. Бутоме.

На стене висели чертежи и разрезы громадного корабля, схемы, таблицы, но Яковлев смотрел на выполненный хорошим художником цветной рисунок красивого корабля со сдвинутыми к борту надстройками и огромной палубой, расчерченной в разных направлениях белыми пунктирными линиями – точь-в-точь как взлетная полоса. Это и была взлетная полоса, точнее, палуба.

– Если я правильно понимаю, это наш авианосец, – сказал, подойдя в перерыве к плакату, Яковлев.

– Что вы, что вы, – замахал руками главком. – Авианосец это «империалистическое оружие агрессии», а проект 1143 – «противолодочный крейсер с авиационным вооружением». Знаете, сколько голов трещало, чтобы придумать такое.

– Не обращайте внимания, Александр Сергеевич, – зарокотал подошедший министр Борис Евгеньевич Бутома. – Летчики, по нашему флотскому разумению, люди простые, торопливые. Вы знаете, сколько кабельтов проходит корабль после того как отдана команда «Стоп, машина»? Несколько миль! И он привыкнет, и вы осознаете, что для флота надо делать особую технику. Мы довольны тем, что с нами сотрудничает ОКБ Яковлева, которое делало такие замечательные истребители во время войны. Вот нам и сейчас нужны такие – легкие, маневренные, надежные. А что касается этого проекта – то это наша хрустальная мечта, визитная карточка советской страны.

– Согласен с вами, Борис Евгеньевич, полностью. А что касается новой машины для нового корабля, простите, проекта 1143, то есть у нас наработки. Люди, которые работали над Як-36, просто влюбились в него и сейчас у них масса идей, так что новый самолет вам будет.

Люди, которые работали над Як-36, действительно были увлечены темой, коллектив конструкторов, возглавляемый Станиславом Мордовиным, приступая к модификации Як-36, настолько далеко продвинулись в разработке темы, что у них получился новый самолет.

Особое внимание уделялось посадке. Посадка вообще самый сложный элемент полета, и недаром большая часть летных происшествий происходит в момент касания летательного аппарата с землей. Но за десятилетия освоения неба и укрощения самолета конструкторы и летчики сумели сделать посадку менее опасным делом, но вот появился новый вид летательного аппарата, и все пришлось начинать заново. Со временем СВВП будут летать со сверхзвуковой скоростью, говорил Яковлев, а вот в момент касания его с землей скорость должна быть близкой к нулю, в то время как в недрах самолета клокочут тысячи лошадиных сил. Как укротить эту силу?

По настоянию Яковлева, которому для этого пришлось ехать к министру Б.Е. Бутоме, судостроители по своей документации в 1972 году изготовили и построили на аэродроме ЛИИ в Жуковском натурный отсек авианосца с участком посадочной палубы. Это была почти полная копия судна, только одного не сумел достичь Яковлев, чтобы палуба еще и имитировала колебания морской волны.

Первые же испытания этого инженерного чуда показали, что стальное покрытие палубы не может противостоять температурному удару выхлопных газов (тысячи коней знали свое дело!), пришлось дорабатывать ее с привлечением уже специалистов ВИАМ.

На конец 1972 года был намечена морская фаза испытаний Як-36М, в Крыму, в Феодосийском заливе. Для тренировок был выделен крейсер «Москва», который, несмотря на то, что стоял на якоре, был оборудован системой имитации качки.

Александр Сергеевич решил поехать сам, посмотреть, как его новое детище будет садиться при нулевой скорости.

Группа специалистов, возглавляемая неутомимым Мордовиным, готовила наземную часть испытаний. Летчик-испытатель М.С. Дескбах провел несколько успешных посадок и небольших полетов над акваторией залива, но сигнала от моряков все не было.

Неожиданно для себя Александр Яковлевич увидел на площадке Феодосийского полигона давнего знакомого Александра Яковлевича Березняка, конструктора ракет, с которым он сотрудничал, приспосабливая его ракету Х-28 к своему бомбардировщику Як-28. Или наоборот – это кому как нравится. Сотрудничество было плодотворным, симпатия оказалось взаимной.

Как-то теплым вечером они вдвоем, оставив сопровождающих их друзей и коллег в лагере, отправились в город, к морю.

Феодосийская поздняя осень дарила приятное тепло и непередаваемую негу южного города, который никогда не спешит, где люди просто живут, смотрят на лениво плещущееся у набережной море и вовсе не решают глобальных задач по завоеванию морских, воздушных, космических и иных пространств во имя… Ну, во имя чего-то…

В немногочисленном уже потоке последних отдыхающих, фланирующих по набережной, два в общем-то немолодых человека, конечно, выделялись своей уже неизгладимой суровостью облика, сформировавшегося совсем в других условиях. А на приморском бульваре в желтых бочках, в таких в Москве квас продают, булькало молодое вино, стоимостью 1 рубль за литр, тут же продавались жареные семечки, початки кукурузы, и Яковлев вдруг предложил выпить по стакану этого вина и посидеть за столиком полупустого кафе.

– Моя авиационная молодость прошла здесь, в Крыму, – отпив первый глоток, сказал Яковлев. – Там наверху, у горы Клементьева, в конце лета создавался лагерь планеристов, и мы устремлялись со склона в свободный полет, рискуя сломать шею. Но ничто не могло нас остановить, и это, как я теперь понимаю, были лучшие годы. По окончании полетов мы спускались вниз к морю и устраивали праздник. Вино, скажу я вам, было не в пример этому – терпкое, густое, прекрасное… Впрочем, тогда все было прекрасно…

– А я по горам лазил, – задумчиво отозвался Березняк. И здесь в Крыму, и на Кавказе. Мне тоже казалось, что настоящее счастье это когда ты на вершине, когда выше тебя только небо.

Они молча прихлебывали тепловатое вино, думая каждый о своем. Каждый из них в своей жизни был на такой вершине, выше которой, казалось, было только небо, и каждый, опускаясь на землю, ощущал земную неуютность, которая вновь устремляла мысль творца в неведомое.