Владимир Карпов - Судьба разведчика
— Мы с тобой часто бываем в ресторанах, а зарплата у тебя капитанская. Я ведь тоже кое-что зарабатываю. И поскольку мы удовольствие получаем на равных, может быть, я возьму половину расходов на себя?
Ромашкин разыграл оскорбленность:
— За кого ты меня принимаешь? Я офицер. Не хватало, чтобы ты меня в ресторан водила. Нет, милая, я в альфонсы не гожусь!
— Не обижайся, глупый, я тебе помочь хотела. Жизнь есть жизнь. За все надо платить, и питаться тебе надо. Деньги на меня тратишь, а в столовой ищешь, что подешевле?
— Я прошу тебя, раз и навсегда прекрати эти разговоры, — отрезал Ромашкин, но подумал, что надо оставить для Мэри какую-то надежду, и поэтому добавил: — Если у меня возникнут какие-то затруднения, я у тебя по-дружески попрошу взаймы. Разумеется, с отдачей. И надеюсь, такой надобности не возникнет.
Мария очень крепко прижалась к нему после этих слов и впервые сама поцеловала в губы. Ромашкину показалось, что в этом эпизоде Мария была больше женщина, чем разведчица.
Рассказывая майору Савельеву о своих наблюдениях, Василий не скрыл и это подозрение. Савельев порекомендовал:
— Действуйте ещё настойчивее в этом направлении. Вы ей нравитесь. У нас есть в посольстве свой информатор, по её наблюдению, Мэри увлеклась вами не на шутку. Женщина есть женщина. К тому же она, как нам известно, вообще слаба к мужчинам. Муж её очень загружен делами и, видно, не удовлетворяет свою страстную женушку. В общем, действуйте по этой линии, кто знает, может быть, не она вас, а мы её вербанем.
Мэри, будто подтверждая слова майора, на очередном свидании предложила:
— Хоть ты и отказывался от моей помощи, я все же нашла возможность облегчить наше положение. Подчеркиваю — наше! — чтобы ты не обижался. Зачем нам тратиться в ресторанах? Мы можем побыть вдвоем, потанцевать, распить бутылочку вина на квартире моей подруги. Она всегда готова нас принять. живёт она одна, никто нам мешать не будет.
Подруга Марии оказалась не только приветливой, но и догадливой: после первого знакомства она в своей квартире не появлялась. Мария и Василий оставались одни. И тут уж Мария взяла инициативу на себя полностью. Выпив вина, она танцевала и так прижималась к Василию, что не оставалось никаких сомнений в её намерениях. И намерения эти были совсем не разведывательного плана. Не задавая никаких подозрительных вопросов, Мария потянула Василия в кровать и стала сбрасывать с себя одежду
Василий медлил делать то же, и тогда она сама стала быстро помогать ему раздеться.
Оглядела его голого и с восхищением сказала:
— Ты — настоящий Аполлон!
Василий действительно был хорошо сложен. Тренированные мышцы украшали его стройный стан от плеч до ног.
В постели Мария покрыла поцелуями все его тело. Делала это молча. Только изредка издавала звуки, похожие на стон…
У Василия так сложилась жизнь, что у него не было опыта в делах амурных. Целовался с девчонками в школе, прижимался к Зине в подъезде дома, но на этом его сексуальный опыт и кончался. В тюрьмах, лагерях, на фронте женщин он не встречал.
Получалось так, что, оказавшись в постели, он больше походил на смущенную девушку, а опытная Мэри умело обладала им, как полагалось бы ему как мужчине.
Но это перемещение в ролях продолжалось недолго. У Ромашина за долгие годы невинной жизни накопилось много сил, к тому же Василий даже не подозревал раньше, что обладает ещё и такими мужскими достоинствами, которые очень высоко ценят женщины. Мария выла и стонала под ним, она искусала ему шею и плечи. Потом, обессилев, упала, раскинув руки, словно потеряла сознание. А придя в себя, накинулась на Василия с новой яростью. И Василий не пасовал, он опять доводил её до исступления, она рычала и кусалась как помешанная.
Когда оба, вконец обессилевшие, они обменивались вялыми поцелуями, Мэри вдруг поглядела на Василия очень трезвыми глазами и четко сказала:
— Ну, все, теперь я погибла…
— Ты о чем? — спросил Ромашкин.
— О тебе, Васенька. Теперь я без тебя жить не смогу.
Усталый, опустошенный Ромашкин думал о своем: «Вот как повернулась жизнь. Неплохое задание мне поручено выполнять. Это не в нейтралке лежать у колючей проволоки. В такой постели, с такой женщиной, ещё и деньги дают! Побольше бы таких заданий!»
При очередном докладе майору Савельеву Ромашкин изложил все события, опуская сексуальные подробности и ощущения. Савельев понимающе улыбался:
— Ну, молодец. Наколол бабочку. Теперь она почти наша. Она в тебя основательно втюрилась. «Без тебя, говорит, жить не смогу». Значит, будет искать возможность удержать тебя при себе. Разойтись с мужем и выйти за тебя замуж — исключено. Она это понимает. А как же не потерять тебя? Вот тут мы и попытаемся заставить её платить за любовь. Да ещё десяточек компрометирующих фотографий сделаем.
От этих слов Василию стало не по себе — значит, будут скрытой камерой фотографировать то, чем он занимается с Мэри в постели? А может быть, уже и сфотографировали.
Если раньше он шел на встречи с Марией с радостью, то теперь, представляя, как за ним наблюдают и снимают, совершенно утратил предвкушение удовольствия и даже сетовал — не такие уж приятные оказываются задания в мирные дни. «Когда ползешь в расположение немцев, преодолеваешь страх, а тут надо подавить в себе чувство порядочности. На фронте жизнь за жизнь, смерть за смерть. А здесь какое-то ощущение гадливости. Я не чувствую Марию врагом, она мне пока не причинила ничего плохого. А я пользуюсь её любовью ко мне совсем не с добрыми намерениями. Но и она подступала ко мне тоже с враждебными намерениями, хотела завербовать. Значит, мы друг друга стоим, оба разведчики, просто я её переиграл. И переиграл ли, ещё не известно, чем все это кончится». В спальне Василий украдкой огляделся: где же тут хитрый глазок, через который их снимают? И как удалось установить эту тайную аппаратуру? Впрочем, хвосты ходили за ним и Мэри постоянно, они пришли и к этой квартире. Ну, а дальнейшее дело техники. Василий сам изучал в школе подобные приспособления.
А игра, между тем, все осложнялась. Только на этот раз не по официальной линии, не по указаниям начальства, а совсем с иной, очень непредвиденной стороны.
Случилось это так. Ромашкин вошел в метро с улицы, где в этот день был очень сильный мороз. Люди побыстрее забегали и теплый вестибюль, брови их были покрыты инеем. На эскалаторе, когда Ромашкин спускался вниз, к нему вдруг обратилась девушка, стоявшая рядом.
— Ой, у вас ухо побелело! Надо потереть, — и тут же принялась тереть ему ухо своей шерстяной рукавичкой. Они шагнули с эскалатора вместе, отошли в сторону, девушка продолжала заботливо тереть его ухо.
