Т. Толычова - Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества

IV. Se legibus et statutis Academiae Ludovico-Maximilianeae conditis et condendis in omnibus fore obsequentem.

Quo pacto, data etiam dextra, in numerum Civium almae et regiae hujus Academiae redactus est, et hasce literas, ejus rei testes, sigillo Universitatis munitas, manuque Rectoris Magnifici subscriptas accepit.

Monachii, die 26 mensis Octobris anno 1829. № 130.

Dr. Fridericus Thiersch h. I. Rector[326].

Dem Studiosus Philosophiae, Hrn Peter v. Kireefsky aus Moskau, wird bei seinem Abgange von der hiesigen Kgl. Universität hinmit bezeugt, dass sich derselbe vom 26 October 1829 bis jetzt des Studierens wegen dahier aufgehalten, während dieser Zeit ein klagefreies, den Sätzungen entsprechendes, Betragen beobachtet, und in Ansehung verbotener Verbindungen sich nichts Nachteiliges habe zu Schulden kommen lassen.

München den 28 October 1830.

Königl Universitats-Rectorat.

Dr. Allioli d.z. Rector[327].

Речь, прочитанная протоиереем Федором Федоровичем Сидонским (1805–1873) — санкт-петербургским священником, ключарем Казанского собора в г. Санкт-Петербурге, богословом и философом, автором книги «Введение в науку философию» (СПб., 1833) — при отпевании И. В. Киреевского, была напечатана в «Русской беседе» (1856. — II. — С. 1–4), а также в виде отдельного оттиска из «Русской беседы» (Сидонский Ф., протоиерей. Речь при отпевании Ивана Васильевича Киреевского // Иван Васильевич Киреевский. — М., 1856).

Отпевание И. В. Киреевского проходило в Санкт-Петербурге в Знаменском Входоиерусалимском храме. По окончании отпевания гроб с телом покойного доставили на вокзал, чтобы препроводить его в Москву и далее на место вечного упокоения в Козельскую Введенскую Оптину пустынь. Похоронили И. В. Киреевского у алтаря соборного храма. На подножии креста, установленного на могиле И. В. Киреевского, по благословению его духовника, старца иеромонаха Макария, были высечены слова, в которых отразилась вся земная жизнь философа-христианина: «Премудрость возлюбих и поисках от юности моея Познав же, яко не инако одержу, аще не Господь даст приидох ко Господу»[328].

Известно, что в келии оптинского старца Макария висело изображение почившего И. В. Киреевского во гробе.

Восприятие и оценка личности и творчества Ивана Васильевича и Петра Васильевича Киреевских

Написано в 1856 г. к статье И. В. Киреевского «О необходимости и возможности новых начал для философии», публикуемой в журнале «Русская беседа» (1856. — II. — Отд. «Науки». С. 1–48).

В конце 1855 г. славянофилы наконец-то получили разрешение на издание собственного журнала. Журнал решено было назвать «Русская беседа», редактором-издателем стал А. И. Кошелев, его помощником-соредактором — Т. И. Филиппов. Журнал выходил четыре раза в год, его издание было прекращено со второй книжки в 1860 г.

Номер со статьей И. В. Киреевского «О необходимости и возможности новых начал для философии» вышел уже после кончины ее автора. Статья была сопровождена некрологом, написанным другом Ивана Васильевича Киреевского, поэтом и публицистом, идеологом славянофильства Алексеем Степановичем Хомяковым.

Впервые напечатана в «Русском слове» (1862, кн. 2). Затем вошла в ч. 2 первого издания сочинений Писарева (1866 г.). Варианты текста обеих прижизненных публикаций незначительны. В трех местах в тексте имеют место следы очевидных цензурных пропусков, отмеченные как в журнале, так и в первом издании знаком — — . Ввиду отсутствия автографа статьи эти пропуски невозможно восстановить. Здесь статья воспроизводится по тексту первого издания.

Опубликование этой статьи в ч. 2 первого издания сочинений Писарева явилось одним из пунктов обвинения, выдвинутых на судебном процессе против издателя Ф. Ф. Павленкова. Цензурный комитет, возбуждая 7 июля 1866 г. судебное преследование в отношении Ф. Павленкова, писал между прочим, «что статья „Русский Дон Кихот“, под формою литературной критики заключая в себе осмеяние нравственно-религиозных верований и отрицание необходимости религиозных основ в просвещении и нравственности, составляет закононарушение, предусмотренное в ст. 1001 Уложения о наказаниях» (см.: Литературный процесс по 2-й части «Сочинений Д. И. Писарева» // Писарев Д. И. Сочинения. Дополнительный выпуск. Изд. 3. — СПб., 1913. — С. 251). В том же заключении цензурного комитета статья «Русский Дон Кихот» характеризовалась как одна из наиболее «вредных по направлению» статей, напечатанных в журнале «Русское слово» незадолго до его приостановки в 1862 г.

Печатается по оттиску Биографического словаря русских деятелей: Братья Киреевские. Биографические очерки. — СПб., 1898.

(OCR: к сноске 268) 1 Летом 1856 г. П. В. Киреевский, похоронив брата Ивана Васильевича, тяжело заболел. У него начался приступ болезни, которая мучила его на протяжении многих лет. Опасаясь за свою жизнь, Петр Васильевич вызвал к себе брата, Василия Алексеевича Елагина, который приехал к нему вместе с женой, Е. И. Елагиной.

Дневник В. А. Елагина сохранился в виде нескольких черновых записей и начала беловой рукописи, озаглавленной «Воспоминания о последних днях жизни П. В. Киреевского». Первая запись относится к приезду В. А. Елагина в Киреевскую Слободку.

«25 августа. Я приехал в субботу в пятом часу утра. После обеда был Майдель[329], а когда он уехал, Петр в первый раз сказал мне, что ему нужно сделать завещание, что он начал о нем думать после смерти брата Ивана, что меня назначает душеприказчиком, чтобы я этого вовсе не пугался, что это только долгая речь, что будем говорить, пожалуй, целый год и все устраивается только из предосторожности, на всякий случай. „Эту болезнь я не считаю смертельною…“ Меня это, однако, встревожило, а вышедши от него, я узнал, что он меня ждал нетерпеливо, что для этого посылал за мною в Бунино. Вечером он еще говорил о духовном завещании и Кате и, между прочим, просил ее меня успокоить. „Завещание не имеет связи с теперешнею моею болезнью. Я начал о нем думать с самой смерти брата“. Ему только нужно поговорить о нем со мною. Разговора этого я старался, однако ж, не возобновлять. Целые 22 дня видел я его беспрестанно и часто был с ним наедине целые часы. Сам он не начинал речь, хотя было ясно, что его что-то очень заботит: „Задорные мысли не дали заснуть“, — говорил он иногда. „Теперь у меня свежа голова, пожалуйста, не опоздайте. Мне нужно многим распорядиться“. Доктор обещал как христианин предупредить его, когда будет нужно, когда будет опасность.

7 сентября. Воскресенье. Поутру он опять попросил читать ему громко Маколея, начиная с того места, где он остановился: „Как это любопытно!“ Много говорил о книгах, о переводах, о своих планах. „Книги, книги! Как они меня занимали и теперь как еще занимают!“ Вдруг перед обедом припадок глухоты прервал чтение, смертельно огорчил его. Лихорадки не было, но слабость заметно увеличилась от горя.