Эндрю Ходжес - Игра в имитацию

Любой, кто отрицал возможность несчастного случая, должен был признать, что это была суицидальная глупость. Сам Алан Тьюринг был бы очарован сложностью проведения линии между несчастным случаем и самоубийством, линии, которая разделяется лишь концепцией свободной воли. В его смерти чувствовался элемент русской рулетки. Однако когда его нашли, не было следов борьбы с удушением от отравления цианидом. Казалось, что он просто примирился со смертью.

Подобно Белоснежке он откусил отравленное яблоко. Но чем это яблоко было отравлено? Что, если следствие было бы не таким искусственным? Спросить о причине его смерти — это то же самое, что и спросить о причинах Первой мировой войны: выстрел, расписание поездов, гонка вооружений или логика национализма — можно назвать любую причину.

Если не вдаваться в подробности, то причин не было. Его бумаги так и лежали в беспорядке в его офисе в университете. Гордон Блэк, который работал с компьютером, видел в пятницу вечером, как Алан направлялся домой на велосипеде.

Как обычно он собирался поработать с компьютером во вторник вечером, инженеры ждали его, а на следующий день узнали, что он мертв. Его дружелюбные соседи переехали в четверг и за неделю до этого он пригласил их на ужин. Он очень расстроился, что они переезжают и даже хотел съездить к ним в гости, но сказал, что рад, что рядом поселится молодая семья с детьми. После его смерти в доме были найдены купленные им билеты в театр. Он также написал письмо, которое не успел отправить, в котором он согласился приехать на прием, устраиваемый Королевским обществом 24 июня, он поел и оставил немытую посуду. Ничто из этого не могло пролить свет на причину его смерти.

Его старые друзья видели в Алане некое неспокойствие в течение года. На Рождество 1953 года помимо поездки в Гилфорд он останавливался у друзей Дэвида Чамперноуна в Оксфорде и Фреда Клейтона в Эксетере. На прогулке с Дэвидом он взволнованно рассказал ему о молодом человеке из Норвегии. У Чамперноуна сложилось впечатление, что Алан вел себя неблагоразумно и даже безрассудно. Но так и не услышав чего-то внятного, он просто заскучал во время их беседы.

В Эксетере он также отправился на прогулку с Фредом и его женой, у которых на тот момент было уже четверо детей. Один из сыновей очень напоминал Алану его дядю из Дрездена. Алан рассказал Фреду об аресте, суде, гормональной терапии и о том, что из-за этого у него выросла грудь. Для Фреда это стало подтверждением всех его опасений, он понимал, что интрижки не могли удовлетворить Алана и пожелал ему найти друга из академического мира (Он не знал о Невилле). Будучи семейным человеком, Фред понимал, что Алан завидует этому. Алан нашел большой гриб и сказал, что он съедобный. Они вместе приготовили его и съели. Потом Алан отправил ему благодарственное письмо, записки по астрономии и самодельные солнечные часы в коробке. Но это вряд ли было прощанием. После визита в Гилдфорд он отправил матери письмо, в котором также не было ни намека на прощание, в нем он рассказал о магазине, на который он недавно наткнулся в Лондоне, там можно было бы купить недорогие вещи из стекла, например, в качестве свадебного подарка.

Ни один из двух его близких послевоенных друзей (Робин и Ник Фербанк) не мог предположить, что такое может произойти. 31 мая Робин на выходные поехал в Уилмслоу, это было за десять дней до смерти Алана. Их дружба основывалась на взаимном доверии в эмоциональных вопросах, но Робин не увидел ни намека на психологический кризис у Алана. Они вместе проводили эксперименты, чтобы создать неядовитое средство от сорняков или чистящее средство из натуральных ингредиентов. Они планировали вновь встретиться в июле.

Алан очень сблизился с писателем Ником Фербанком, пожалуй, эта дружба отразила его стремление уйти от науки, его даже заинтересовала литература. Тема самоубийства как-то раз была затронута в одном из их разговоров, Ник вспомнил это, когда 13 июня написал Робину, что он увидел в Уилмслоу, когда приехал туда. Но опять же никакого объяснения смерти Алана не было. Даже Франц Гринбаум, который был хорошо знал Алана, не понимал, как и почему это произошло. Все книги, в которых Алан записывал свои сны, были переданы его психоаналитику, но и они не ответили ни на один вопрос.

Перед тем, как сжечь эти книги, Франц Гринбаум одолжил их Джону Тьюрингу. Комментарии Алана в сторону матери и описание его гомосексуальной жизни с подросткового возраста рассказали Джону куда больше, чем он желал знать. И для него эти откровения оказались достаточными, чтобы объяснить произошедшее. Он был благодарен, что они не попали на глаза матери. Для друзей Алана же все равно не было ничего понятно.

Была лишь одна зацепка, что он готовился к смерти: 11 февраля 1954 года он составил новое завещание. Он назначил Ника Фербанка исполнителем своего завещания и отдал Робину все свои математические книги и бумаги. Он оставил по 50 фунтов каждому члену семьи своего брата и 30 фунтов своей домработнице, остальное было поделено между его матерью, Ником Фербанком, Робином, Дэвидом Чамперноуном и Невиллом Джонсоном. Джона Тьюринга удивило и даже потрясло, что он поставил свою мать наряду с друзьями, но это также был более теплый жест по отношению к ней, так как он посчитал ее другом, а не человеком, которому он что-то должен из-за семейных связей.

Его завещание содержало еще один пункт, его домработница должна была получать дополнительные 10 фунтов за каждый год работы у Алана (с конца 1953) — странное дополнение, если он планировал покончить жизнь самоубийством. Нику показалось, что он подготовил некоторые письма, но его личные документы и его исследования были не убраны. Казалось, что он готовился к возможности самоубийства, а потом действовал импульсивно. Так что же сподвигло его на такой шаг?

Он умер в Духов день, это был самый холодный Духов день за последние 50 лет. Г.Х. Харди пытался покончить жизнь самоубийством в 1946 году после семи лет отсутствия творческой деятельности. Сам Алан признавал, что у него было вдохновение в 1935 году, потом же ему было очень тяжело сохранять этот уровень. После смерти Кристофера Моркома вдохновения к нему приходило лишь раз в пять лет: машина Тьюринга в 1935, Энигма в 1940, ACE в 1945 и морфогенетический принцип в 1950.

В каждом случае ему не становилось скучно, его не настигало разочарование от предыдущей работы, он просто чувствовал, что исчерпал все, чего мог достигнуть. Он беспокоился, что его будут характеризовать по его репутации. Поэтому в 1954 или 1955 ему было бы необходимо найти новое занятие. Но к июню 1954 время для отчаяния не было.

Возможно, его работа над морфогенетикой оказалась слишком трудоемкой. Он так и не смог достигнуть поставленных целей. Но в то же время он не показывал, что потерял к теме интерес. Летом 1953 года он взял студента Бернарда Ричардса (до этого был еще один студент, но он не смог ничего достичь). Ричардс занимался детальным вычислением модели узоров на сферических поверхностях. Он даже разработал несколько решений для уравнений Алана.