Бонапарт Наполеон - Путь к империи

[О первой встрече с Наполеоном]

На первый взгляд его внешность показалась мне привлекательной; двадцать выигранных сражений так идут к молодости, к прекрасному взору, к бледности, к несколько утомленному лицу.

Наполеон достиг верховной власти при содействии всех сил, объединившихся против анархии; он был избран благодаря блеску его побед, в которых заключались все его права на власть; поражения уничтожили их, в то время как славный мир узаконил бы эти права и укрепил их. Но введенный в заблуждение собственным воображением, преобладавшим у него над рассудком, он говорил в напыщенном тоне, что вокруг Франции должен быть возведен оплот из тронов, занятых членами его семьи, чтобы заменить линию крепостей, созданную некогда Людовиком XIV.

Успехи ослепили его до такой степени, что он не заметил, как вовне и внутри страны он довел до крайностей ту политическую систему, с которой он себя так безумно связал; он утомил как Францию, так и другие народы и заставлял их искать помимо него гарантии, которые обеспечили бы всем общий мир, а французам еще, сверх того, пользование их гражданскими правами.

Побежденный Наполеон должен был исчезнуть с мировой сцены; такова судьба узурпаторов, потерпевших поражение. Но сколько опасностей должно было возникнуть для Франции после ее поражения! Какими средствами можно было бы отвратить угрожавшие ей страдания? Какую форму правления следовало бы ей принять, чтобы противостоять этой ужасной катастрофе? Все это составляло важный предмет размышления для каждого доброго француза.

Обеспечив подлинное равновесие, Наполеон мог бы дать европейским народам такую организацию, которая соответствовала бы истинным нравственным законам. Действительное равновесие сделало бы войну почти невозможной, а правильная организация возвела бы просвещение у всех народов на высшую достижимую для них ступень.

Наполеон мог бы все это совершить, но не совершил. Сделай он это, признательные народы возвели бы ему памятники и оплакивали бы его смерть. Вместо этого он подготовил тот порядок вещей, который мы сейчас наблюдаем, и вызвал ту опасность, которая угрожает Европе на востоке. По этим результатам и должны будут его судить. Потомство скажет о нем: этот человек был наделен очень сильным рассудком, но он не понял, в чем заключается истинная слава.

Его моральная сила была очень мала или даже ничтожна. Он не умел проявить умеренности в моменты успеха и с достоинством перенести превратности судьбы; у него не хватало моральной силы, почему он и составил несчастье Европы и свое собственное.

Я любил Наполеона, даже чувствовал привязанность к его личности, несмотря на его недостатки; в начале его возвышения я чувствовал себя привлеченным к нему той непреодолимой обаятельностью, которой великий гений обладает; его благодеяния вызывали во мне искреннюю признательность. Зачем бояться признания?.. Я пользовался его славой и ее отблесками, падавшими на тех, кто ему помогал в его благородном деле.

Я могу также засвидетельствовать, что служил ему с преданностью и, поскольку это зависело от меня, с просвещенной преданностью. В ту эпоху, когда он умел выслушивать правду, я ему ее лояльно высказывал. Я говорил ему правду даже позже, когда надо было прибегать к особым мерам, чтобы она до него дошла; немилость, которой я заплатил за свою откровенность, дает мне оправдание перед собственной совестью в том, что я отстранился сначала от его политики, а затем, когда он уже стал представлять опасность для судеб моего отечества, то и от него лично.

Эта мужественная душа обитала в невзрачном, худом, почти тщедушном теле. Энергия этого человека, стойкость, с какою он, при таком хилом сложении, переносил все тяготы, казались его солдатам чем-то выходящим за пределы возможного. Здесь кроется одна из причин неописуемого воодушевления, которое он возбуждал в войсках.

Наполеон, в молодые годы сильно нуждавшийся и поглощенный серьезными занятиями, был, тем не менее, весьма неравнодушен к женщинам. Его невзрачная наружность, маленький рост, бедность не могли внушить ему смелость и обеспечить ему успех. Здесь нужно было обладать храбростью в маленьких дозах. Я вполне допускаю, что он робел перед женщинами. Он страшился их насмешек; и этот человек, не знавший страха, в годы своего величия отомстил им тем, что постоянно и притом цинично выражал им свое презрение, которого он не проявлял бы, если бы испытывал его на самом деле.

Когда он еще не достиг могущества, он писал своему другу, полковому казначею Ре по поводу одного страстного увлечения своего брата Люсьена: «Женщины подобны палкам, облепленным грязью: если только прикоснешься к ним, непременно запачкаешься». Этим малоизящным сравнением он намекал на те неблаговидные поступки, которые женщины иной раз заставляют нас совершать. Слова эти оказались пророческими.

Почти все портреты Наполеона, которые мне довелось видеть, являются карикатурами. Многие художники придавали ему вдохновенный взор поэта. Этот взор не вяжется с той изумительной способностью сосредоточивать внимание, которая составляет отличительную черту его гениальной натуры.

Мне кажется, что в этом взоре выражено состояние человека, потерявшего нить своих мыслей, или же только что созерцавшего величественное зрелище. Лицо его было прекрасно; иной раз оно имело возвышенное выражение, и это происходило оттого, что оно было спокойно. Только глаза были очень подвижны и отличались большой живостью. Он часто улыбался, но никогда не смеялся.

Он любил власть, потому что хорошо умел пользоваться ею; а так как ему нравилось быстро проводить благие меры, то всякая задержка, вызванная обсуждением или рассмотрением, казалась ему злом.

По недостатку образования он никогда не вспоминал Карла Великого, тоже могущественнейшего человека, от деяний которого не осталось следа; он знал Карла Великого только по академическим пошлостям г-на де Фонтана.

Не зная даже истории минувшего века – истории Ришелье и Людовика XIV – он не видел, что до революции король правил Францией только благодаря тому, что мог опираться на дворянство и парламенты, а главное – благодаря стародавней привычке французов никогда не сомневаться в законности королевской власти.

Не имея возможности за несколько лет создать столь древнюю привычку, он не видел, что после революции 1789 года государь, не опирающийся на палату представителей, сохраняет власть только благодаря страху, внушаемому его армией, или преклонению перед его гением.