Селезнева-Скарборо Ирина - На плантацию кактусов по визе невесты

Посмеемся врозь?

Захотелось рассказать вам смешную историю из моего прошлого. Когда мой сын Юра был маленьким, то был очень активным. Гиперактивным! Когда мы с ним шли на пляж, я проходила один километр, а он — три. Юра бегал по дороге «челноком», как собака спаниель на охоте. Вот у него столько и получалось. Дело было в мае. Солнышко только пригрело и народ повалил на берег. Но для купания было все-таки прохладно и все просто загорали.

Мы с подружкой тоже разделись до купальников, сели на скамейку и принялись о чем-то щебетать. Вокруг было полно компаний, которые мирно потягивали пиво и хрустели свежими огурцами. Юра, конечно, сразу полез в воду. Я вытащила его из холодного Днепра один раз, второй, третий. Потом подружка несколько раз. Потом уже весь пляж только и делал, что гонялся за моим сыном. Этот четырехлетний пацан так утомил всех, что оторванный от пива народ взмолился: «Ну, сделайте что-нибудь!» И я придумала. Я стащила с него «труханы» и повесила их на ветку. А Юрка засел на скамейку аж на целых полчаса. Отдыхающие облегченно вздохнули и дружно сдвинули бокалы.

Правда, смешная история? Кто не засмеялся, поднимите руку. Правильно. История, на самом деле, не смешная. Но это я поняла только сейчас. На заре своей жизни в Штатах я как-то рассказала ее одной молодой американке. Она не только не засмеялась, а посмотрела на меня, как на пожирателя младенцев. Я тогда не поняла, а сейчас понимаю, какая я была стерва. Здесь бы за такую выходку мамашу, то есть меня, в тюрьму посадили. Вот вам и второе отличие. Почему в пример я постоянно привожу себя? Потому что я — типичный представитель своей страны и своего поколения. Уж не обессудьте.

Почему американцы не говорят о доходах?

Ни для кого не секрет, что американцы не любят вслух говорить о своих доходах. Впрочем, по большому счету это вовсе никакой не секрет. Раз в году, когда население предъявляет в налоговые службы декларации о доходах, эти данные публикуют в газетах и журналах и ты всегда можешь узнать на какой работе сколько платят. Иногда печатают с разрешения людей даже их имена и фамилии. Тогда почему в быту американцы об этом не говорят?

Вот что ответил Джек на мой вопрос. Люди не хотят ставить друг друга в неловкое положение. Если ты получаешь больше меня, то я могу испытать чувство ущербности. Если я получаю больше, то ты будешь чувствовать что-то подобное. А зачем расстраивать друг друга? Мне это объяснение показалось вполне логичным. Кстати, покупая дорогие дома и машины, люди тоже это не афишируют. Вероятно, из тех же соображений.

Работа до седьмого пота

Я уже неоднократно писала о том, как в Америке трудно учиться. Теперь вот решила рассказать и о работе. Работать здесь тоже невероятно тяжело. Везде. И если не физически, то морально.

Как вы знаете, я работаю в госпитале и в колледже. Раньше работала полную рабочую неделю — 40 часов, теперь неполную — 26 часов. Госпиталь меня выматывает по полной программе — и физически, и морально. Целую смену практически на ногах, огромная ответственность. Ошибки чреваты не только чьим-то здоровьем, но тебя могут и дисквалифицировать. В колледже с одной стороны легко — сидишь, решаешь со студентами математические задачки. А с другой — все время что-то подчитываешь, ведь я не профессиональный учитель математики. Но все бы ничего, если бы и в колледже, и в больнице не задалбливали постоянными собраниями, курсами повышения квалификации, экзаменами и подтверждениями лицензий. Приведу примеры.

В госпитале в начале года каждому сотруднику закладывают в компьютер 18 тем с тестами, которые ты должен сдать до июля. Плюс раз в месяц проводят занятия по какой-то медицинской тематике, после чего ты должен сдать тоже экзамен. Плюс раз в году менеджер проводит эвальюэйшен на предмет твоей профпригодности. Плюс ежегодно ты пересдаешь экзамен на получение карты по первой неотложной помощи. Плюс раз в два года должен отправлять документы на подтверждение твоей лицензии. Если ты не успеваешь все это сделать в рабочее время, то приходи в госпиталь в свое личное. Единственное, что хорошо — тебе за все платят. Но иногда ничего не хочется. И денег в том числе. А должен… В колледже тоже не далеко упали. Раз в семестр с сотрудниками также проводят эвальюэйшен. Для этого даже опрашивают студентов: довольны ли они своим тютором? Каждый вторник — собрания или психологический тренинг. Постоянно заполняешь какие-то анкеты, опросы и т. д. Но что тоже хорошо — все это оплачивают. Но так иногда не охота тащиться во вторник в колледж. Сидишь там на собрании всего час, а день испорчен. И никакой тебе в жизни расслабухи, постоянно чувствуешь какое-то давление… Как вы знаете, я два года здесь была без работы и ужасно страдала. Теперь приходится чуть ли не палками от нее отбиваться. Кстати, с лета я еще начну работать в двух интересных местах. Но об этом напишу позже, не хочется предварять события.

«Ломки» не только у наркоманов

Я не завидую своему мужу. Несчастный он человек. Во-первых, потому что я не подарок, а во-вторых, ему со мной пришлось пройти все фазы моих иммигрантских ломок. А это, я вам скажу, — сущий кошмар! Сейчас, когда в моей жизни, говоря по-русски, все «устаканилось», я могу почти беспристрастно говорить обо всем. Итак, по моим наблюдениям иммигрант проходит в новой стране через три фазы адаптация.

1. Тяжелая стадия. Неприятие Америки, крушение надежд и иллюзий (деревьев, на которых растут доллары, в округе не наблюдается. Надо пахать).

2. Очень тяжелая стадия. Отторжение Родины и соотечественников (все завистливые, грубые, бестолковые и от них нужно держаться подальше).

3. Стадия, когда попускает (начинаешь принимать Америку, скучаешь по Родине, приходя к выводу, что ее все-таки лучше любить на расстоянии и жить врозь, как со взрослыми детьми).

Минута мира и слез

Мы не очень часто ходим в церковь. И это плохо. Но это из-за того, что у нас с Джеком редко выпадают выходные вместе. Но как только такое случается, мы стараемся пойти на утреннюю мессу. Я люблю нашу церковь. Проводишь там всего какой-то час, а получаешь заряд добра и света на целую неделю. Особенно мне нравится минута мира в конце каждого служения. Это когда все встают, обнимаются и жмут друг другу руки.

Нашего священника зовут Джонатан. Он еще совсем молодой человек, нет еще и 30-ти. Но у него уже трое детей — двое родных и один приемыш. Девочку он привез из Грузии, когда ей было 8 месяцев. Легкая была, как перышко. Сейчас Тамаре — Хлое уже 2 года. На последней мессе она всех умилила, а меня так и вовсе до слез. Кто-то из прихожан держал ее в зале на руках, а Джонатан в красивой сутане вел службу у алтаря. В церкви зависла на какое-то мгновение тишина и девочка в это время закричала: «Посмотрите, это мой папа!» Люди засмеялись, зааплодировали. А у меня такой комок стоял в горле, что я боялась произнести хоть какой-то звук. Потом отдышалась и украдкой вытерла глаза. Как хорошо, что у ребенка есть папа, мама, братья, эта церковь и эти люди. И что он может вот так запросто закричать посреди мессы и никто на него не зашикает и не станет одергивать.