Алексей Череватенко - Небо Одессы, 1941-й

Опоздавших комендант порта распорядился отправить на танкере "Ворошилов". Мы воспрянули духом: танкер уходит сегодня и приблизительно через час начнется посадка. Не успели спустить трап, как на берегу началось нечто невообразимое. Сотни людей с чемоданами и узлами, словно подгоняемые вихрем, ринулись через проходные ворота к пирсу. Вскоре, однако, установился относительный порядок. Шаг за шагом продвигалась очередь. Но когда мы почти уже подошли к трапу, надрывно завыли сирены. Воздушная тревога! И все поспешили в укрытия. Мы спрятались за высокой каменной стеной. Самолеты появились со стороны города. Послышался свист летящих бомб, внезапно земля вздрогнула, к небу взметнулись оранжевые столбы. Когда утих грохот и немного посветлело, я увидел небо, густо усеянное хлопьями разрывов зенитных снарядов. "Юнкерсы" вразброд уходили в сторону Лузановки. Четыре наших "ястребка" наседали сверху, ведя по противнику интенсивный пушечный и пулеметный огонь.

Объявили отбой, и люди снова прихлынули к трапу. Наконец мы на палубе. Отыскали уголок между горами канатов и ящиков, сложили скарб. Можно немного отдышаться. Палубы, узкие коридорчики, корма буквально впритык заполнены людьми, Всеми овладело нетерпение: почему стоим, чего ждем, надо сниматься с якоря, ведь стервятники могут снова налететь... Разговоры о хлебе, воде, бомбежке.

Но вот переполненный корабль внезапно замирает и в наступившей тишине разносится:

- Провожающим оставить танкер!

Я прощаюсь, на душе пустота, ни грусти, ни отчаяния, какое-то отупение охватывает все мое существо. Боль придет там, на берегу.

Перегруженный, скрипящий и стонущий танкер медленно отходит.

Глава VIII.

Что такое героизм

Наши корабли, несмотря на грозную опасность, регулярно совершали рейсы Одесса - Большая земля и обратно. Теплоходы "Армения", "Грузия" увозили раненых, "Ташкент" подвозил войска, продовольствие, боеприпасы, оружие для осажденного города. Это были переходы, полные смертельного риска, но Родина требовала: "Моряк, чем можешь, помоги Одессе!"

Мы тревожились за судьбу близких и родных. Еще свежа была в нашей памяти трагедия "Кубани", следовавшей в Новороссийск с тремя тысячами женщин, стариков и детей на борту и разбитой в районе Евпатории. Издеваясь над беззащитными людьми, гитлеровцы долго кружили над мирным судном, сбрасывая бомбы и обстреливая корабль из пулеметов. На помощь пострадавшим пришли пароходы "Пестель" и "Чатыр-Даг" и подобрали оставшихся в живых. Буксир дотянул израненную "Кубань" в Севастополь.

После этого случая летчики должны были встречать и сопровождать, сколько позволял запас горючего И-16, транспортные суда. Эти обязанности в основном выполняла первая эскадрилья Михаила Асташкина. Опытный, заслуженный воздушный боец Михаил Егорович пользовался авторитетом среди личного состава. В эскадрилье был налажен отличный порядок, и может быть, поэтому меньше было потерь, о чем не однажды напоминал нам на разборах командир полка. Однако на войне никто не застрахован от неожиданностей. Как-то возвратился Асташкин с задания - сопровождал тройкой корабли - и мы узнаем: наш неуязвимый Миша ранен в ногу. К счастью, кость не была задета, но летать ему пока запретили. Доктор Шаньков настаивал, что самое меньшее неделю Асташкин должен отлежаться.

Вернуться в строй пришлось досрочно: Виктор Климов, заместитель командира первой эскадрильи получил тяжелое ранение и был срочно отправлен в тыл, врачи опасались за его жизнь. Шестакову пришлось скрепя сердце уступить Асташкину.

Рана, правда, не зажила как следует, но капитан уже с небывалым подъемом готовился к вылету на боевое задание. Мы с Мишей Шиловым в то утро отдыхали после ночных полетов и после завтрака решили навестить старого друга. Идем полевой тропкой, навстречу техник Петр Романюк. Улыбается во всю ширь, завидя нас. Комедия, говорит, с нашим Егорычем.

- В чем дело? - спрашиваем.

- Да попросил он побрить ему голову. А я успел только до половины обработать, как тут тревога: вылетать на Дальник. Ну, комэск вырвался из моих рук, обтер полотенцем голову и был таков!

Романюк давился от хохота, рассказывая об этой комичной ситуации;

- Пошли, пошли, сами посмотрите, он скоро должен вернуться...

Прошло минут тридцать, и тройка Асташкина приземлилась.

Жаль, не было кинооператора запечатлеть для истории этот момент. Все, кто был на аэродроме, хохотали до слез. Вид у Михаила действительно вызывал улыбку: левая часть головы блестела, как полированная кастрюля, а на правой чернела пышная шевелюра. Но это еще не все. Правая нога Асташкина была обута в сапог, левая, забинтованная, красовалась в тапочке. А на груди комэска серебрился под солнцем орден Красного Знамени.

В окружении свиты капитан направился к землянке, где располагался штаб эскадрильи, чтобы доложить о выполнении задания.

Завидев Асташкина, комиссар не мог удержаться от смеха.

- Ну и ну, Михаил Егорович, - сказал Верховец, протягивая обе руки навстречу комэску и прижимая его к себе. - Комедия да и только! Воображаю, что сказали бы гитлеровские солдаты, увидев тебя такого: большевики-де посылают в бой летчиков, предварительно обрив им половину головы, и выдают один сапог!..

- Да-да, что-то вроде психической атаки! - ничуть не смутился Асташкин.

Верховец поздравил комэска с успешным выполнением боевого задания: Михаил сбил "Мессершмитта".

Фельдшер сменил ему повязку на ноге, и Асташкин попытался все-таки натянуть сапог. Лицо его покрылось испариной от боли, и он, махнув рукой, снова надел растоптанный шлепанец.

Закончился этот день печальным событием; в воздушном бою был ранен командир звена лейтенант Верянский. Крошечный осколок попал в глаз, кровь заливала лицо, но Верянский не вышел из боя, продолжая прикрывать командира. Приземлился он последним, с трудом выбрался из кабины, прижимая к глазу платок. И только тут техник поднял тревогу.

Лейтенанта отправили в госпиталь, однако все попытки врачей спасти глаз остались безуспешными. Уезжать на Большую землю он отказался, и, хотя знал, что летать уже не сможет, настоял на том, чтобы вернуться в родной полк. Его назначили адъютантом первой эскадрильи. Летчик, которому уже не летать, а только провожать тоскливым взглядом своих товарищей... Но Верянский не падал духом, шутил, подсмеивался над своим видом:

- Пират, вот я кто теперь... - на глазу он носил черную повязку.

А через несколько дней после ранения Верянского нас постигла новая беда: возвращаясь на базу после штурмовки в западном секторе обороны, первая эскадрилья была атакована из-за облаков "Мессершмиттами". Удар пришелся по Пискунову, который шел замыкающим. Машина загорелась и стала стремительно падать. Николай Алексеевич не выбросился с парашютом, очевидно, был тяжело ранен.