Григорий Коновалов - Как женились Чекмаревы

- Матерей нельзя задерживать, товарищ Михеева.

- Ребенку положена одна мать, а не три. Что-то многим захотелось быть матерями. И как не стыдно, молодые а бегут.

- Вот горе-то, молодые покидают нас! Жаль-то какая расставаться с красавицами. Но, с другой стороны, зачем держать их тут?

С тех пор как Михеева почувствовала, что оаа правится Афанасию, она смелее и зорче стала разбираться в нем:

не признает за женщинами равных с мужчинами возможностей. Непозволительно веселым и усмешливым становится он, когда речь заходит о женщинах, будто в расцветшие луга попадает.

Подступив еще ближе к нему, Катя жгла Чекмарева исподлобья урезонивающим взглядом:

- Разве женщины не имеют права защищать Родину?

Проходившая мимо бабка толкнула Михееву, и она налетела грудью на Афанасия. Отпрянула, гневно посмурев.

- Простите, товарищ Чекмарев.

Он взял ее за руку, увел от трапа, посадил на кпехт.

- Катя, за хлопоты о детях спасибо...

- Вот еще! Как будто за спасибо работаю. И что я буду сидеть, а вы стоять? - вскочила.

Но Афанасий усадил ее, мимоходом объяснив обязанность мужчины стоять при девушке, особенно симпатичной и в такую лунную ночь.

- Детей перевезем, и вы поедете с ними.

- Это еще что такое? Мое место на липни фронта.

Чекмареву доставляло удовольствие разъяснять ей, что желающих сражаться и умереть за Родину много, но Родина будет экономно и целесообразно распоряжаться судьбами своих сынов.

- И особенно дочерей, - улыбчиво уточнил оп.

- Вы всем женщинам так говорите?

- Вообще-то всем, но особенно вразумительно - красивым.

В разговоре с женщинами оп веселел, неожиданно для себя поигрывая словечками. В том-то и беда была, что от роду он влюбчив. Тут, видно, отец виноват: любит женщин до старости, и до того ласков и уступчив с ними, что пиши он законы, утвердил бы за женщинами решающие высоты, себя бы определил в услужение им. Больно хороши они - умом дети, душевной выносливостью - богатыри.

К причалу повыше притащил буксир сухогрузную баржу. Из щелей в берегу, из полуразрушенных пристанских складов, из оврага поспешили к барже женщины с чемоданами, узлами, сумками.

- Куда вы? - басил хрипловато усатый боцман на барже. - Посудина и без вас по самую шейку осела. Болванки тяжелые.

- На черта этот шурум-бурум нынче? - боевито закричала с пирса здоровая, гвардейского роста женщина. - Побросаем за борт, а сами - на тот бок. А?

- Тю, тю, голосистая уда лица! - откликнулся боцман. - Болванки и чушки на котлеты сгодятся. Натрескается высшая раса, утихомирится навеки. А ну давайте сгружать, заводишко проголодался.

- На бреши, печи пе пынче-завтра потухнут.

Чекмарев протолкался к бойкой коноводше.

- Познакомимся: я Чекмарев, а вы?

- Зови Веселухой.

- Так вот, Веселуха, ты, что ли, молодка, своим ветром загасишь печь?

- Была молодка, да отросла бородка.

Даже видавший виды Афанасий смутился, потому-то и попросил несколько сконфуженно помочь боцману Поликарпу Сазоповичу опростать посудину человек он добрый, отвезет на тот берег.

- Эй, Карп Сазаныч, сгрузим - возьмешь нас на тот бок? - спросила Веселуха, широко расставив ноги.

- Хоть на пляж, хоть в кусты, в холодок!

- Отхолодовничал, Карп Сазаныч, тебе на печку пора, лапу свою сосать, отбрехивалась, румянея зарей, Веселуха, на всякий случай примерочно оглядывая фигуру боцмана, и, решив, что мужичонко еще в мужской памяти, с похвалой закончила: - И пошутить нельзя с вашим братом, сразу на сурьез бабу клоните, озорники!

Длинная в два ряда цепь женщин вытянулась от баржи до сарайчика с настилом для машин. Пригибаясь, чуть приседая, тетешкали они железные болванки - тек металл на берег, оттягивая, казалось, выдергивая из плеч нежные руки.

Естественно, как разливается вода сначала по низине, обходя холмики, потом поднимается все выше, пока не уравняется, постепенно женщины менялись местами, подбирались пары - сильная со слабой, пока не втянулись.

Катя Михеева и Веселуха стояли на пару с самыми невтянутыми в работе. И обе они были надежно хороши крупной статью, ловкой валкостью.

Афанасий наказал командиру рабочего отряда Игнату не обнадеживать зазря женщин, а при первой возможности отвезти буксиром за реку, в крайнем случае на островок Насти но озеро, а там лодками переправляться.

Снисходительно посмотрел отец на Афанасия:

- Не осерчают женщины, если даже обмануть вынуждены будем. Они уж какой день разгружают баржи с разным добром, а махнуть за Волгу мало кому фартит. Да они понимают, Афанасий Игнатьпч. Ты бы велел выдать им винтовки. С оружием посмелее станут.

- Никакого оружия. Всех за Волгу. Эй, товарищ Михеева, подите-ка ко мне!

По голосу поняла Катя, что с Чекмаревым спорить сейчас нельзя. И все же, строптиво подчиняясь его указанию переправиться на левый берег вместе с женщинами, она попросила дозволения остаться тут, на правом берегу.

- Афанасий Игнатьевич, пожалуйста... очспь прошу...

тут один человек... Я не имею права.

"Ясно: Гопикпна пе может покинуть. Но я и его туда - рука в лубке, а он геройствует. Я не вижу особой производительности в драматических жестах руководителя", - думал Чекмарев.

- Михеева, пойдем на совещание на пароход. И ты, батя.

У обрывистого берега смутно белел старый пароходик - отслужил свой век, и его посадили кормой на отмель. Месяц из-за горы освещал только мачту.

Чекмаревы услыхали голоса людей, затаились в тени.

- На земле все познал, все пережил, а на том свете первым делом постараюсь память потерять годика на три хоть, забыть грамотность - я ведь слабость имею к чтению. Бывало, жена: опять за книжку! Дела тебе нетути?

Только и знаешь смену у клинкера да книжки... Забыть грамоту, а то еще заставят читать воспоминания о дойне...

вот она где у меня засела. Во мне столько свппца, что отравления боятся врачи. А чего боятся? Может, жщъ-то мне осталось малость, - говорил спокойный голос, как говорят о смерти мужики.

И вдруг с неожиданной пугающей строгостью:

- Стой! Кто?

- Чекмаревы, - отозвался Афанасий. А Игнат побалагурил:

- Не одни Чекмаревы, а с персидской царевной идут.

- Идите. Гоникин уже там сидит.

В каюте красного дерева, с зеркалами, с мягкими диванами, большим столом, собрались руководители местных предприятий. И хоть пароходику никогда больше не взбулгачить воду плицами, порядок на пем поддерживался прежний, только капитанское место запял Афанасий Чекмарев.

Гоникин устроился по левое плечо Игната, подтянул висевший через гаею ремепь, на котором покоилась загипсованная рука. Он был подавлен чувством неприязни к Афанасию. И все началось, думал он, с того, что усомнился однажды в зоркости его - все-таки во!ворил Рябинина в заводской коллектив, поставил командиром истребительного батальона. Говикин попытался было вернуться к свопм прежним, в меру недоверчивым, в меру лояльным отношениям с Афанасием, но, припомнив всю совместную работу с ним, он не нашел того, чего искал, - полного доверия. Что бы ни говорил и ни делал Афанасий, Гоникину казалось или промашливым или неискренним до такой степени, что испытывал временами к нему физическую враждебность. Несовместимость, думал он, как видно, не сегодня родилась, она существует издавна. Но мысль о несовместимости он изгнал, потому что она оправдывала Чскмарсва, уравнивая его с ним, Павлом Павловичем,T ведь могут не совмещаться хорошие, равноценные работники.