Николай Шмелев - С малых высот

"Неужели вырвался?" - подумал я.

От досады мне стало не по себе. Но в этот момент на хвосте у фашистского самолета оказался Конев и с разворота дал длинную очередь.

"Мессершмитт" сразу же клюнул носом. Конев преследовал его, не прекращая огня.

- Так! Так его! - кричал я, видя, как из-под правой плоскости вражеского истребителя вырвался черный клуб дыма. - Еще очередь!

Вдруг самолет Конева свечкой взмыл вверх. "Что случилось? Ведь все шло так хорошо!" Конев между тем сделал вираж, развернулся и со снижением на большой скорости стал догонять Груздева. Какое-то мгновение оба истребителя шли вместе, затем Груздев ушел вперед, за удирающим "мессером". По-видимому, у Конева кончились боеприпасы, об этом он передал по радио Груздеву, и тот продолжал преследовать врага.

Вскоре я потерял их из виду и полетел на аэродром. Посадив самолет и отрулив его на стоянку, поспешно выпрыгнул на снег.

- Ну как? Сбили? - спросил я у техников.

- Готово! Отлетался!

- Конец "черным стрелам". И остальных гадов перебьем! - добавил один из них.

- А ты-то молодец, - поздравляли меня техники. - Ведь на волосок от смерти висел!

- Они спасли! - улыбнулся я, оглядывая небо. Над аэродромом прошла пара краснозвездных истребителей.

- Счастливого возвращения! До новых встреч!

Броня наша - мужество

Днем 17 марта командир полка объявил:

- Вылетаем на аэродром подскока. Будем бомбить скопление войск в районе Ивановское.

В сумерках мы перелетели в Ожедово и начали боевую работу. Каждый старался сделать как можно больше вылетов. Этого требовала обстановка. Враг, не считаясь с потерями, упорно пробивался к своей окруженной демянской группировке. Нужно было сорвать его замыслы. Напряжение нарастало на земле и в воздухе. За ночь мы сделали по шестнадцать боевых вылетов. Сбросили около тридцати восьми тонн бомб. Это были рекордные цифры.

На исходе ночи в полк поступил приказ: выделить часть экипажей для связи. Эту задачу поставили Семену Ванюкову, Виктору Емельянову, Николаю Евтушенко и мне.

Днем фашистские истребители встретили над рекой Ловать самолет Николая Евтушенко. Уклоняясь от атак, летчик был вынужден посадить машину на берег. Покинув кабину, он отбежал в сторону. Фашисты пикировали до тех пор, пока не зажгли самолет. На второй день Евтушенко возвратился домой пешком.

Вечером полк снова перелетел в Ожедово. И опять всю ночь бомбили вражеские войска. Напряжение было настолько сильным, что спать не хотелось. Чтобы не терять даром времени, летчики и штурманы помогали техникам подтаскивать и подвешивать бомбы.

На следующее утро Ванюкова, Сорокина и меня послали на связь. За день мы сделали по нескольку вылетов. Не раз приходилось уходить от вражеских истребителей, прижимаясь к самым верхушкам деревьев. К вечеру от усталости стали слипаться глаза. В последнем полете не хотелось ни двигаться, ни думать. Нужно было осматриваться, а я изо всех сил боролся со сном. Кое-как добрался до аэродрома Сельцо, а там никого из наших не оказалось. Полк уже перебазировался в Ожедово. "Баста! - решил я. - В эту ночь никуда не полечу. А то еще, неровен час, заснешь в воздухе. Ведь двое суток не отдыхал".

Попросил техника зачехлить и замаскировать самолет. Тот удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Едва успел он набросить чехол на двигатель, как подошел комиссар полка.

- Зачем вы это делаете? - с недоумением спросил он.

- Хочу немного отдохнуть, товарищ батальонный комиссар.

- Не время, браток, - возразил он. - Идут ожесточенные бои, солдаты дерутся, а ты - отдыхать!

- Но я ведь тоже воюю.

- Это верно, Николай, - согласился комиссар, хмуря брови. - Но сегодня особая ночь. И я очень прошу тебя полетать... А завтра уж отдохнешь. Прямо с утра, как вернешься.

Делать нечего. Придется забыть об отдыхе. Комиссар зря не станет просить. Значит, обстановка на фронте действительно тяжелая.

- Есть, товарищ комиссар! - ответил я. А сам еле на ногах стою. Ресницы так и слипаются, будто их кто медом намазал.

Комиссар молча пожал мне руку, повернулся и скрылся в темноте.

И вот мы со штурманом Николаем Султановым снова в воздухе. Держим курс на Ожедово. Сумерки становятся все гуще. Видимость неважная. А главное невероятно хочется спать. И мотор гудит так ровно и убаюкивающе, словно поет колыбельную песню. Так и тянет положить голову на руки и вздремнуть.

А потом случилась какая-то несуразица. Впереди что-то взвыло, на меня стремительно надвинулась темная масса... и я потерял сознание. Помню лишь потрясающей силы удар!

Спустя некоторое время я очнулся на земле, среди обломков своего самолета. Ничего не могу понять. "Неужели задремал и врезался в землю? Не может быть!" Осторожно пошевелил левой, затем правой ногой, руками. Кажется, все цело.

- Коля... жив? - слышу рядом слабый голос Султанова.

- Пока жив, - отвечаю и пробую медленно подняться. От резкой боли в ногах снова теряю сознание.

Очнулся от холода. По-прежнему лежу на снегу. Султанов сидит рядом и без конца повторяет:

- Коля, вставай, ну вставай же!

- Что-то не получается, - говорю через силу. - Дикая боль в ногах. Шевельнуться не могу... А ты как чувствуешь себя?

- Тоже не могу встать, - его голос звучит виновато.

Наконец я окончательно прихожу в себя.

- Слушай, что же случилось? - спрашиваю у Султанова и начинаю осматриваться. Впереди, примерно в ста метрах, темнеет лес. Позади видна деревня.

- Может, за дерево зацепились? - размышляю я вслух. Нет, ни одного сломанного дерева не видно.

- Не знаю, - говорит Султанов. - Я только почувствовал страшный удар. Потом резко пошли вниз... Снова удар. И вот мы лежим здесь.

Ничего не могу понять. Но валяться на снегу больше нельзя. Надо что-то делать.

- Знаешь что, - говорю, - ты посиди, а я пойду, искать людей.

- Попробуй, - соглашается Султанов. - Если сможешь. Только побыстрей возвращайся.

Пытаюсь встать, но ничего не выходит. Резкая боль буквально валит с ног. Придется ползти. Собравшись с духом, пробую. Кажется, получается. Когда дополз примерно до середины поляны, меня опять скрутила резкая боль, но теперь уже в груди. Не то что двигаться, дышать не могу. Мне стало немного страшно при мысли, что если потеряю сознание, то никто не придет на помощь. Скрипя зубами, переваливаюсь на бок и каким-то чужим-голосом кричу Султанову:

- Коля!.. Э-эй!

- Что случилось? - с тревогой спрашивает из темноты штурман. - Ползти не можешь?

- Ползу... - с трудом отвечаю я, превозмогая боль в груди.

- А ты не спеши, потихонечку, - советует Султанов.

Вдруг до слуха донесся чей-то возглас:

- Братцы... помогите.