Пауль Кёниг - На "Дейчланде" через Атлантический океан

Капитан Гауит занимает должность эксперта по морским делам при консульстве, и надо думать, что он в курсе всех дел, и тем не менее ошибся.

Подошло 1 августа. Сердечно распрощавшись со всеми и окончив все формальности с властями, мы могли выходить в море навстречу ожидавшим нас за заливом "доброжелателям".

Наш отход, однако, замедлился из-за необходимости дождаться прилива, чтобы выйти в Чизапикский залив через илистую отмель в устье реки Батапаско, на которой располагалась Балтимора. Мы напряженно ждали подъема воды, и наконец в 5 часов 20 минут пополудни этот момент настал. Тросы отданы, окружавшие нас сторожевые суда отходят в сторону и "Дейчланд" величественно отделяется от пристани, направляясь к фарватеру. "Тимминс", подобно верной сторожевой собаке, идет рядом и неохотно разрешает приближаться к нам многочисленным малым и большим судам с репортерами и кинематографистами.

Однако опасаться было нечего. Морская полиция в Балтиморе любезно назначила свой пароход нашим провожатым и, кроме того, таможенная яхта из Мериленда получила приказание сопровождать нас до границы их территориальных вод.

"Дейчланд" величественно отходит от пристани, направляясь к фарватеру.

Сотни людей собрались на берегах реки Батапаско, махали нам, кричали ура, в гавани раздавались со всех буксиров завывания сирен и паровых свистков, пароходы приветствовали флагами и гудками, – вообще шум стоял большой. Мы не могли не чувствовать, какое множество сердец во всей великой Америке посылает нам в дорогу свои благословения и с беспокойством будет ждать известий о нашем благополучном плавании.

Попав в свободный фарватер, машинам дали полный ход, и постепенно наши спутники остались у нас за кормой. Даже Тимминс" едва поспевал за нами. Крики ура раздавались все отдаленнее, и под конец только таможенная яхта оставалась поблизости. К семи часам исчезла и она, и мы оказались бы вдвоем с "Тимминс’ом", если бы у нас не оказался еще один спутник, показавшийся нам подозрительным, отделаться от которого было не так легко.

Это был быстроходный, серого цвета пароход, с острым штевнем и короткой плоской кормой. Настоящий тип скорохода, имевший, по слухам, 22 узла ходу. Говорят, что уже за неделю до нашего отъезда он был нанят каким-то господином, который платил за его наем по 200 долларов ежедневно; и видно, как высоко он ценил спортивный интерес, устроив состязание с "Дейчланд".

Сознавая свою быстроходность, красивое судно танцевало вокруг нас, делая удивительные круги. Точно шмель, жужжало оно, показывая беспокойство и резвость. Наш "Тимминс" ревел и выпускал угрожающие клубы дыма, но"шмель в 800 лошадиных сил не отставал и не позволял отогнать себя.

Пароходы приветствовали нас флагами и гудками.

Около 8-ми часов вечера поднялся небольшой ветерок, и немного погодя появилось волнение, весело плескавшееся под носом "Дейчланд". Согласно морским правилам, "шмель" зажег свои фонари, но уже не вертелся вокруг, а шел у нас в кильватере. Его разноцветные огни красиво мигали за нашей кормой, то теряясь в брызгах волн, то опять появляясь, но уже в большем отдалении. К 10 часам волнение усилилось, стало совсем темно, свет за кормой все отставал, и к утреннему рассвету оказалось, что "шмель" улетел домой.

Вместо него впереди появилась масса рыбачьих судов, вызвавших у нас опасение, что уже здесь, в нейтральных водах, нам устроена ловушка.

Крики ура с этих заподозренных нами судов убедили вскоре в том, что мы ошибались. Оказалось, что это были представители американской печати совместно с целой компанией друзей и почитателей "Дейчланд", не испугавшиеся ночного путешествия, чтобы вдали от Балтиморы послать нам последний прощальный привет. Один за другим прошли мимо пароходы, и в 6 часов утра мы вышли уже на такой простор, что могли сделать первое погружение.

После долгой стоянки и продолжительного пребывания на берегу я хотел убедиться, что лодка и весь экипаж находятся в моих руках, в особенности принимая во внимание все заявления, что мы "неизбежно" должны быть пойманы.

Наше первое погружение прошло блестяще. "Тимминс" стоял вблизи, и капитан Хинш рассказывал мне, какое поразительное было впечатление, когда "Дейчланд" совершенно бесшумно исчезла под водой и затем, несколько минут спустя, всплыла с пенящимся буруном в носовой части.

Итак, при погружении замечаний не было. Желая, кроме того, убедиться, что все в порядке и нигде нет течи, я приказал опуститься на дно, в таком месте, где на морской карте была обозначена глубина 30 метров.

Опять настала тишина, свет исчез, появились знакомые певучие звуки вентиляции, манометр в рубке показывает 20, 25 метров. Мы уменьшаем нашу скорость, стрелка показывает 30 метров, и я жду легкого толчка, который означает, что лодка задела дно. Но не тут-то было. Вместо этого стрелка продолжает показывать 32, 34, 35 м. Я стучу пальцем по стеклу – в следующую секунду стрелка падает на 36 метров.

Что случилось, в чем дело? Размышляю и смотрю на карту.

Совершенно ясно, что там обозначена 30-метровая глубина, к тому же мы предварительно сделали вычисления. Вместе с тем мы опускаемся все глубже. Стрелка манометра показывает уже 40 метров.

Однако это уже сумасшествие! Я навожу справку в централь и получаю успокаивающий ответ, что и там стрелка манометра глубины только что перешла 40 метров. Оба манометра, следовательно, согласованы между собой. Но от этого не легче, и лодка продолжает опускаться.

В централе люди удивленно смотрят друг на друга. Странное это чувство: в могильной тишине, только под певучие звуки вентиляции, опускаться куда-то в неизвестность, не замечая при этом ничего, кроме падения этой подлой стрелки на манометре. Наверху в рубке положение не лучше. Беспомощно смотрю я то на манометр, то на карту.

Тем временем лодка продолжает опускаться. Перешли 45 м, стрелка приближается к 48. Однако где-нибудь должен же быть конец этой глубине Чизапикского залива, не может же она продолжаться до бесконечности. Наконец на глубине 50 метров лодка останавливается без какого-либо толчка. Я перехожу в централь и советуюсь. Надо полагать, что мы попали в какое-нибудь углубление, не обозначенное на карте. Ну, это несчастье небольшое. Всплываем мы с 30 или 50 метров – не все ли равно.

Я только что хотел отдать приказание к всплытию, как вдруг мой взгляд падает на гироскопический компас, находящийся обыкновенно в полном спокойствии под своим стеклянным колпаком.

Я отскакиваю назад…

Что за история! Диск компаса словно сошел с ума и какими-то толчками безостановочно вертится вокруг.