Фабио Фарих - Над снегами

СБОРКА САМОЛЕТОВ

Еще не все части, и вещи были доставлены на берег, как мы уже приступили к сборке самолетов. Нам нельзя было ждать. Каждый лишний час, проведенный нами в бухте Провидения, означал уменьшение шансов на благополучный полет к «Ставрополю». Дни сокращались с умопомрачительной быстротой. Времени для полетов становилось все меньше и меньше. У нас, как я говорил, не было оборудования для ночных полетов, и в совершенно незнакомой для нас местности мы могли лететь только при дневном свете, а дневного света становилось все меньше. Даже теперь, если бы мы вылетели рано на рассвете, сейчас же после разгрузки «Литке», мы часть пути все равно должны были бы идти в темноте и наугад. А с каждым днем темная часть пути увеличивалась на десятки километров. Конечно это был риск, но выхода у нас не было. Мы не могли, считаясь с машинами и с собой, оставлять покинутыми людей, так ждущих нашего прилета. Сознание этого долга все время подстегивало и нас, и вею команду «Литке» к работе. В других условиях, если бы не было такой тяжелой ответственности перед товарищами за каждый свой шаг, мы никогда бы не смогли в такой короткий срок даже и нормальных культурных условиях собрать свои машины.

Мороз доходил до 30°. Дул резкий ветер. Даже в теплых фуфайках и толстых меховых одеждах стоять на месте но было никакой возможности. На месте впрочем никто и не стоял. Мы прыгали, крутили, тянули, завинчивали…

Вся свободная часть команды «Литке» принимала деятельное участие в сборке. Работали не за страх, а за совесть. Все нужные части и инструменты подавались с такой быстротой, что приходилось даже удивляться: не успеешь подумать, что тебе нужен ключ, как он уже появлялся у тебя в руке. Все тяжелые части, как например крылья и стабилизатор, требующие больших усилий, чтобы их поднять и водворить на место, схватывались десятками рук, с дружными криками поднимались и держались на воздухе столько, сколько нужно было для того, чтобы их укрепить и затянуть все гайки. Наши птицы оперялись со сказочной быстротой. У куцего, кургузого фюзеляжа быстро выросло хвостовое оперение, потом сразу одно крыло, после другое. Внизу под грудью появились громадные лапы — лыжи.

НАШ ШТАБ

В эти дни наша база была похожа на боевой штаб. Здесь решался и взвешивался каждый этап нашей работы и каждый шаг нашей экспедиции. В комнате, заваленной вещами, на освобожденном от оружия и всевозможных частей столе вырабатывались планы и отдавались приказы по линии фронта.

Так же как и в штабе, войдя в комнату, можно было увидеть склонившихся над картой людей. Было все похоже на боевую обстановку. И курьеры, отправляющиеся на аэродром и на «Литке», и вся напряженная атмосфера перед нашим первым полетом, как перед первой схваткой с неприятелем. Единственно, что отличало нас от настоящего фронта, — это тот неприятель, с которым нам надо было бороться. Мы должны были победить стихию, черную ночь, и громадное расстояние, которое отделяло нас от затертого льдами «Ставрополя».

В комнате был такой ералаш, как будто бы штормом, который свирепствовал эти дни в море, наши вещи и все имущество раскидало и расшвыряло по всем комнатам, койкам и столам. Груды меховых одежд, чемоданов, баулов, всевозможные свертки и ящики, целый арсенал разнокалиберного оружия и патронов, банки с консервами, торбаза, унты и меховые собачьи чулки — все это валялось где попало и как попало. Передвигаться до дому можно было только с большой осторожностью, ежеминутно рискуя что-нибудь свалить или раздавить. Мы не могли приводить комнату в порядок. Ни у кого, даже у кинооператора, не было ни минуты свободной, чтобы тратить ее на уборку дома. Все свободные силы были заняты исключительно помощью нам в сборке и подготовке машин к полету. Единственно, кто был относительно свободным, — это толпящиеся круглые сутки в большой бывшей у нас вместо столовой комнате и смотрящие на все с нескрываемым изумлением чукчи. Да и то назвать их свободными было нельзя, потому что то одного, то другого приходилось отправлять, со всевозможными поручениями то на аэродром, то на «Литке».

Весь хаос, царивший у нас на базе, освещался ослепительным белым светом громадной кероснно-калильной лампы, такой, какие обычно висят на провинциальных вокзалах. Было светло, как днем, но внутренний вид комнаты от этого ничуть не выгадывал.

Мы спали и ходили одетые в полушубки и меховые куртки. Несмотря на все старания Галышева, бывшего у нас заведующим отопительной частью», температура ни разу не поднималась выше 5°. Почти каждую минуту от входящих и выходящих наружу людей в комнату врывалось целое облако пара, от которого спирт на висящем на стене-термометре медленно опускался к нулю.

ПЛАН НАСТУПЛЕНИЯ

Кругом стола, возвышающегося как остров среди моря, накиданных как попало меховых одежд и всевозможных свертков, сгруппировались матросы с «Литке», корреспонденты и не покидающие нас ни на минуту чукчи. Зa столом над картой сидим мы. Мы, т. е. все наше летное звено. У всех нас усталый, изможденный вид. Только что закончилась сборка самолетов. Работа в открытом поле при морозе в 30° дает себя чувствовать. Руки и ноги ноют, глаза слипаются. Разложенная перед глазами карта то сливается в одно сплошное пятно, то внезапно приближается к глазам так, что резко выступают на ней мельчайшие линии и изгибы. Все находящееся перед глазами кажется, каким-то странным, но не удивляющим сном. Агеенко с лицом, измазанным машинным маслом, Галышев со своей черной бородой и профилем горца, Слепнев, Кириленко, матросы, чукчи, все сидящие и стоящие кругом видны в каком-то тумане. Шум хлопающей двери, жалобное гуденье за окном ветра и разговоры стоящих сзади доносятся словно откуда-то издалека. Я знаю сознанием, что сейчас решающая минута нашей экспедиции, что сейчас авиационный совет, на котором мы должны окончательно решить маршрут и порядок наших полетов, но усталость и бессонные ночи окутывают меня крепкой паутиной. С трудом, тараща глаза, я вижу, что я не один: все работавшие по сборке самолетов находятся в таком же состоянии. Вот например матрос Каунин, помогавший на моем самолете, почти засыпает стоя. Закрывая глаза, он начинает медленно клониться на Агеенко, потом, потеряв равновесие, резко дергается и, виновато улыбаясь, оглядывается по сторонам. Да, сейчас бы поспать… Только полчасика…

Я слышу, как сзади меня говорят о погоде. Для нас погода — это вопрос жизни и благополучного полета. Будет хорошая — мы завтра летим. Будет шторм или туман — мы будем сидеть и ждать.