Иван Тюленев - Через три войны

- Нет, сначала в Петроградский Совет.

Князь криво усмехнулся:

- Кто тут старший? Или прикажете считать, что вы больше не солдаты, а я не ваш офицер?

Тон его подействовал, сказалась привычка к беспрекословному повиновению офицеру, и мы с Давыдовым молча последовали за Абхазием.

Войдя во дворец, невольно оробели: после окопной грязи непривычным казалось его великолепие да и трудно было еще нам, крестьянским парням, преодолеть робость перед барскими хоромами.

В приемной министра князь Абхазий пошушукался с адъютантом, потом отозвал нас в сторону и сказал шепотом:

- Самого министра нет. Сейчас нас примет его помощник Маниковский. Вы, Тюленев, должны от имени личного состава нашего полка заверить высшее начальство в несокрушимой верности идеалам отечества. Говорите просто, не волнуйтесь, скажите, что мы готовы воевать до победного конца. Это сейчас главное. Ваше слово солдата, георгиевского кавалера, прозвучит убедительнее, чем наше с ротмистром.

Я покосился на Давыдова. Тот подмигнул мне, мол, молчи, не возражай, а там посмотрим.

Когда мы вошли в кабинет, навстречу нам из-за стола поднялся помощник военного министра Маниковский.

Князь Абхазий, вытянувшись в струнку, доложил, кто мы такие, а потом приветливо кивнул мне:

- Говорите, Тюленев!

Я откашлялся, тоже стал по стойке "смирно" и начал так:

- Ваше высокопревосходительство...

Маниковский снисходительно улыбнулся, а князь Абхазии поправил меня:

- Не надо именовать господина помощника министра вашим высокопревосходительством".

Но я пропустил мимо ушей замечание князя.

- Ваше высокопревосходительство! Солдаты послали нас с Давыдовым, - я кивнул на товарища, - чтобы узнать, когда конец войне. Хватит с нас! Это наша солдатская резолюция. А от имени офицеров я говорить не уполномочен.

Улыбка исчезла с холеного лица Маниковского. Он удивленно вздернул брови, вопросительно поглядел на князя. Тот процедил сквозь зубы в мой адрес: "Мерзавец!" Адъютант поспешно вывел меня с Давыдовым из кабинета. На этом наша аудиенция у помощника военного министра закончилась.

Офицеры остались в главном штабе. Мы не стали ждать их и пошли в Таврический дворец, где находился Петроградский Совет рабочих, и солдатских депутатов.

Таврический дворец напоминал развороченный улей. С большим трудом, растерявшиеся, оглохшие от шума, разыскали комендатуру. Получив талоны на питание и ордер в общежитие, пошли потолкаться по коридорам. Именно потолкаться, потому что во дворце было оживленнее и многолюднее, чем на Невском.

Военные, штатские, рабочие в кожаных куртках, сухопарые господа во френчах и золотых очках - кого только не заденешь плечом! И у всех во взгляде одинаковый, как вам показалось, огонек, словно все эти люди только недавно с пожара и отсвет пламени еще не погас в их глазах.

В одном из залов стояла группа пожилых людей, с виду рабочих. Мы с Давыдовым остановились, прислушались, о чем они говорят. Содержание разговора нам было непонятно, но мы обратили внимание, с какой любовью они повторяли: "Ленин сказал..."

Стояли мы тихо, стараясь не обращать на себя внимания, и все же один из группы, усатый, в потертой кожаной куртке, заметил нас:

- Из окопов, война?

"Война" - так называли друг друга солдаты на фронте. И это обращение сразу же расположило нас к усатому.

- Сегодня только прибыли, - сказал я.

- А по какой нужде?

Мы коротко объяснили, откуда и зачем приехали.

Усатый цокнул языком:

- Эх, опоздали маленько! Дня на два пораньше - Ленина бы послушали.

Ленин! О нем мы слышали от Исаева. Говорил Исаев о вожде большевиков с безграничным восхищением. Вспомнилось и то, какая ненависть и злоба появлялась на лицах наших офицеров, особенно князя Абхазия, когда они слышали это имя.

- А нам можно повидать Ленина? - робко спросил Давыдов.

Усатому, вероятно, такой вопрос показался наивным.

Он улыбнулся:

- Этого я вам, ребята, сказать не могу. Много дел сейчас у Владимира Ильича. А вы вот что - раздобудьте "Правду", слыхали про такую газету? Там печатаются статьи товарища Ленина. А все остальные газетки надо читать с поправкой, на ветер. Понятно?

Очень нам понравился этот рабочий-питерец!

Мы не замедлили воспользоваться его советом, здесь же, в Таврическом, купили "Правду".

В один из последующих дней попали мы на шумное собрание. Председательствовал смуглолицый чернявый человечек, как мы потом узнали, меньшевик Чхеидзе.

На трибуну по очереди взбирались разные ораторы, каждый говорил прямо противоположное тому, что сказал предыдущий. Но теперь, после того как мы побывали на многих собраниях, потолкались в коридорах и залах Таврического дворца, не столько умом, сколько сердцем почувствовали: большевики говорили то, о чем думали и я, и Давыдов, и любой солдат из 5-го Каргопольского полка.

Мы возвращались в свой полк, окрыленные всем, что увидели и услышали в революционном Петрограде. Везли вашим товарищам нечто более ценное, чем любое оружие, - большевистскую правду, имя Ленина. И мы знали теперь, что нам делать по возвращении в полк.

Солдаты встретили нас восторженно: заждались! И хотя собрание, на котором мы отчитывались о своей поездке в Петроград, вел офицер, а резолюцию поручили писать полковому попу, пьянице и картежнику, все решилось так, как постановили солдаты: "Довольно криков о продолжении войны! Довольно обманывать крестьян!"

Отныне весь полк знал, чей голос надо слушать. И если даже Ленин подписывал статью или заметку одним из своих псевдонимов, мы узнавали его голос, потому что никто не мог выразить наши думы и чаяния так глубоко и ясно, как он.

Ленин, большевистская партия помогли нам в ту грозную пору выбрать единственно правильный путь борьбы за новую жизнь.

Лето семнадцатого года прошло в полку напряженно. Офицеры, повинные в воровстве солдатского пайка, предпочли улизнуть. Та же часть офицерского состава, которой пришлось по душе Временное правительство, а также ярые монархисты, не терявшие надежд на восстановление царской власти, вели упорную борьбу против солдатских комитетов. Они люто ненавидели простой народ, старались любыми средствами избавиться от активных, революционно настроенных солдат.

Вот так и получилось, что в августе 1917 года меня (по мнению полкового начальства, большевика) перевели в Сызрань, где стоял запасный полк нашей дивизии. Уставы армии еще продолжали по инерции действовать - я подчинился.

* * *

Казалось бы, чем дальше от столицы, тем тише и спокойнее жизнь. Но в Сызрани, находившейся втрое дальше от Петрограда, чем Двинск, обстановка была не менее напряженной, чем в столице.