Тамеичи Хара - КОМАНДИР ЯПОНСКОГО ЭСМИНЦА

Ближе к вечеру группа японских бомбардировщиков, вылетевшая с аэродрома Кендари, нанесла удар по секретной авиабазе союзников Диобанге, вблизи Сурабаи, уничтожив находящиеся там американские истребители типа «Р-40», «Буффало» и английские «Харрикейны».

В те дни японские боевые самолеты пользовались большим авторитетом у противника. Потопление ими могучих и гордых английских линейных кораблей, по мнению англичан и американцев, никак не могло быть делом случая. Они были уверены, что подобная же судьба ждет и все другие корабли, оставшиеся в Сурабае.

Находясь в таком паническом настроении, союзное командование получило сообщение разведки о том, что два больших японских конвоя двигаются по направлению к острову Ява. Один конвой, состоявший из 41 транспорта и 20 кораблей сопровождения вышел 19 февраля из Йоло, направляясь к Сурабае. Второй — из 56 транспортов и 16 кораблей эскорта вышел из Камраня в Индокитае, держа курс к западному побережью Явы.

Союзное командование разрывалось на части, планируя ответные действия. Если союзный флот попытается атаковать один из конвоев, у него будет шанс добиться успеха, но вторым конвоем уже заниматься будет некому. Главной проблемой для противника являлась непредсказуемость поведения ударного соединения авианосцев Нагумо, которое в любой момент могло нанести сокрушающий удар по союзному флоту, лишенному воздушного прикрытия.

Между тем, владея инициативой, японский флот мог позволить себе выбрать место удара по союзникам по своему усмотрению.

17 февраля главнокомандующий японским Объединенным флотом адмирал Исороку Ямамото собрал штабное совещание на борту линкора «Нагато», стоявшего на рейде Хасирадзима. Ранее главком приказал адмиралу Нагумо прекратить преследование небольшого американского оперативного соединения и нанести удар по порту Дарвин.

— Мы должны обеспечить захват нефти и других ресурсов Голландской Ост-Индии. Именно этой задаче отдается сейчас наивысший приоритет, — указал Ямамото. Штаб Объединенного флота, изучив и проанализировав всю разведывательную информацию, доложил ее главкому. Тот пришел к выводу, что надводные корабли противника, сосредоточенные в Сурабае, не представляют «даже потенциальной угрозы» для японских действий в этом регионе. Основываясь на этом, главком приказал двум конвоям, на транспорты которых было погружено по армейской дивизии, начать движение к месту высадки. — Высадка, — подвел итог совещанию адмирал Ямамото, — не потребует особенно сильной поддержки.

20 февраля адмирал Ямамото провел еще одно совещание с офицерами своего штаба. На совещании пришли к заключению, что «союзный флот полностью деморализован и не способен предпринять крупные боевые операции». Главком отменил ранее утвержденный план прикрытия высадки самолетами базовой авиации и приказал соединению авианосцев адмирала Нагумо следовать в Индийский океан с задачей «уничтожить боевые корабли противника, которые попытаются вырваться из Сурабаи».

Подобное пренебрежение противником сделало очень рискованной всю операцию. По меньшей мере это сильно отразилось на проведении конвоя, который вместе с другими кораблями эскортировал и мой эсминец.

Сорок один транспорт с десантом шел двумя колоннами на расстоянии 2000 метров между колоннами и 600 метров — между судами. Транспорты шли зигзагом со скоростью 10 узлов. Впереди колонн в строю пеленга шли четыре тральщика на расстоянии 3000 метров друг от друга. На дистанции 3000 метров от них строем фронта следовали три эсминца. Далее под прикрытием двух сторожевиков шел флагманский корабль конвоя — легкий крейсер «Нака». По одному эсминцу справа и слева от колонн охраняли ее среднюю часть.

Дальнее прикрытие конвоя, в которое входил и мой эсминец «Амацукадзе», состояло из 2-го дивизиона эскадренных миноносцев и трех отдельных эсминцев, находящихся под общим командованием адмирала Танака на легком крейсере «Дзинтцу». Наша группа держалась мористее с левой стороны конвоя. Эсминцы этой группы принимали короткое участие в десантной операции на остров Тимор, куда они прибыли после завершения высадки на Амбон, а затем, 25 февраля, у Макассара присоединились к эскорту конвоя.

Примерно в 200 милях позади конвоя величественно следовали тяжелые крейсеры «Нати» и «Хагуро».

Колонна транспортов, растянувшаяся на 20 миль, представляла из себя весьма экзотическое зрелище. Плохо обученные команды бывших судов торгового флота, превращенных в войсковые транспорты, совершенно не считались с требованиями военного времени. Многие транспорты дымили трубами так, что дым поднимался почти на милю в небо. Несмотря на приказ о радиомолчании, вовсю работали судовые передатчики. Не соблюдалось и затемнение по ночам.

Будь в этом районе подводные лодки противника, они могли бы хорошо потрудиться над столь легкой добычей.

Утром 26 февраля море южнее Борнео было спокойным. Я проснулся после короткого сна в походной каюте и ознакомился с последней информацией. Наши разведывательные самолеты и агентура сообщали о мощных и обширных минных полях, прикрывающих побережье Сурабаи, отмечая также, что подходы к берегу заграждены корпусами затопленных судов.

В 8 часов утра из собирающихся на юго-востоке облаков неожиданно вынырнула летающая лодка «Каталина», держа курс прямо на мой эсминец.

«Прямо по курсу самолет противника. Открыть огонь!» — скомандовал я.

Один из наших зенитных пулеметов встретил «Каталину» длинной очередью. Та сбросила бомбы немного раньше, чем нужно — огромный столб воды встал примерно в 500 метрах от носа «Амацукадзе».

«Каталина» развернулась, набрала скорость и быстро исчезла в облаках юго-восточного горизонта, откуда и появилась. Все это произошло настолько быстро, что мы даже не успели поволноваться.

Я был весьма озадачен тем фактом, что самолет-разведчик противника решил выйти в бомбовую атаку, выбрав при этом почему-то эсминец вместо набитого войсками неуклюжего транспорта. Но как бы то ни было — появление «Каталины» говорило о том, что противник хорошо осведомлен о проводимой нами операции.

Второй загадкой этого дня было появление на горизонте большого белого парохода, идущего прямо на нас. Рассмотрев его в бинокль, я понял, что это госпитальное судно водоизмещением около 4000 тонн.

Мы подняли сигнал, приказывающий пароходу остановиться для инспекции и пошли навстречу ему. В бинокль я видел, как небольшого роста пожилой мужчина дрожащими руками застегивает на себе форменный китель на крыле ходового мостика судна. Видимо, это был капитан.