Эрик Дешодт - Людовик XIV

Как достаточное может не быть действенным, если оно действительно достаточно? Недобросовестность Паскаля не уступает здесь его гениальности и производит столь же неотразимое впечатление: все жаждут прочесть «Письма к провинциалу».

А теперь вернемся немного назад.

В 1649 году — Людовику тогда одиннадцать лет — Никола Корне, синдик богословского факультета Сорбонны, извлекает из «Августина» семь положений, касающихся благодати, которые кажутся ему еретическими. В 1653 году папа Иннокентий X признает пять положений еретическими, но, не желая возбуждать умы, делает это осторожно, без шума.

Французское духовенство тотчас же делится на янсенистов и «иезуитов». В 1655 году викарий церкви Святого Сульпиция, принадлежащий к числу вторых, отказывает в отпущении грехов маркизу де Лианкуру, другу первых, что вызывает громкий скандал.

В следующем году новый папа Александр VII также признает еретическими пять положений, уже осужденных Иннокентием X. Его булла Ad Sacrum была зарегистрирована в Париже на заседании парламента 19 декабря 1657 года.

Тремя годами позже, 13 декабря 1660-го, в покоях больного Мазарини Людовик XIV объявляет председателям Ассамблеи духовенства, что пришло время покончить с янсенизмом, ибо того требуют его совесть, его честь и благо королевства. Чем вызвано это заявление восемнадцатилетнего юноши, глубоко чуждого каким бы то ни было теологическим размышлениям?

Под влиянием своего духовника он угадывает в янсенизме недопустимый зародыш распри, новое воплощение Фронды. Ибо янсенизм — и в этом он сродни протестантству — оставляет человека один на один с Богом и со своей совестью. Янсенизм никоим образом не противопоставляет себя католицизму — совсем наоборот; но, признавая власть Рима, он не считает ее непогрешимой. В этом мире для него не существует безгрешной власти, а потому Божественное право королей не является ни законом, ни высшей истиной. Это недопустимо, и Людовик никогда не переменит своего отношения к янсенизму. До конца своих дней он будет считать его разрушительным и, умирая, будет сожалеть о том, что не сумел искоренить его в своем королевстве. Возможность полностью искоренить его имелась, может быть, в 1660 году, но тогда он упустил ее; однако в своем отношении к янсенизму, равно как и к протестантству, король наилучшим образом продемонстрировал свое несокрушимое упорство в достижении желаемого.

Прибытие 26 августа 1660 года вступившего в брак короля венчает триумф Мазарини. Шестью днями ранее он, никогда не дававший священных обетов, заявляет о своем намерении стать священником (его тотчас же заподозрили в желании стать папой), ибо здоровье его ухудшается с каждым днем и надеяться ему более не на что.

В последние месяцы жизни он приводит в порядок свои дела, определяет на места своих ставленников, составляет завещание. Состояние его так велико и происхождение его столь сомнительно, что сличала, чтобы «отмыть» его, он собирается оставить его королю, прекрасно зная, что тот не может его принять. Маневр этот оказался успешным.

У него отек легких и острый нефрит, он так исхудав, что на него не позарился бы даже голодный волк, тело его покрыто фиолетовыми пятнами.

6 февраля он приказывает перевезти себя в Венсенский замок, где ему суждено окончить свои дни.

7 марта кюре церкви Сен-Никола-де-Шан (Святого Николая в Полях) дает ему последнее причастие.

Король, заливаясь слезами, наблюдает за этой церемонией сквозь чуть приоткрытую дверь. Великий лицедей — так называл Мазарини кардинал де Рец — умирает 9 марта в два часа ночи.

Король провел всю ночь на узенькой кровати около опочивальни кардинала. Обливаясь слезами, с лицом, искаженным горем, каковое некоторые сочли нарочитым, король в сопровождении трех маршалов — Грамона, Ноайя и Вильруа — идет поклониться усопшему, заменившему ему отца, которого его лишила смерть Людовика XIII. Но этот молодой человек поражает всех, в одночасье став Людовиком XIV.

У кормила власти

Людовик начинает с того, что на три часа запирается в своем кабинете с Летелье и Гуго де Лионном, государственными министрами, но без сюрин- тенданта Фуке, которого даже не уведомили об этом совещании. Так был создан Узкий совет, или Высший совет, куда не допускаются ни члены королевской семьи, ни принцы крови. Анна Австрийская, убитая горем, восклицает: «Я так и знала, что он окажется неблагодарным и захочет всё делать на свой лад!»

Архиепископу Руанскому, пришедшему спросить, к кому ему следует обращаться по церковным вопросам, он отвечает: «Ко мне, господин архиепископ».

Таким образом, тон задан.

На следующий день, 10 марта, Людовик собирает в Венсенском замке расширенный совет, где присутствуют канцлер Сегье, сюринтендант Фуке, Летелье, Лионн, Лаврийер, Ломени де Бриенн и его сын, который записывает речь короля, адресованную Сегье: «Месье, я собрал здесь моих министров и моих государственных секретарей, чтобы сказать, что до сих пор я позволял управлять моими делами покойному месье кардиналу; теперь наступило время, когда я должен управлять оными сам. Вы станете помогать мне своими советами, когда я вас о том попрошу. Я прошу вас и приказываю вам, месье канцлер, не подписывать никаких распоряжений, не получив на то моих приказаний и не уведомив меня об этом, за исключением тех случаев, когда об оных приказаниях вы будете уведомлены одним из государственных секретарей. <…> А вам, мои государственные секретари, я запрещаю что-либо подписывать, будь то даже охранная грамота или паспорт, без моего на то распоряжения; я приказываю вам давать мне отчет каждый день и не оказывать предпочтения ни одному из дел, назначенных к слушанию. <…> Что касается Лионна, то он может быть уверен в моем к нему расположении, ибо я доволен его службой. Порядок отныне будет иной. В управлении моим государством, моими финансами и внешними сношениями я буду руководствоваться правилами, отличными от тех, что были приняты покойным месье кардиналом».

Обращаясь непосредственно к Фуке, он уточняет: «А вас, месье сюринтендант, я прошу пользоваться услугами Кольбера, которого мне рекомендовал покойный месье кардинал».

Никто не верит, что этот гитарист, танцор и охотник, до сих пор во всём подчинявшийся своей матери и своему наставнику, сдержит слово. Но все ошибаются. С этого времени за Людовиком утверждается репутация человека, умеющего как никто скрывать свое истинное лицо; человека, подлинную суть которого долгие годы пытались разгадать многие заинтересованные наблюдатели и который дожидался своего часа, ничем не выдавая своих намерений.