Китя Карлсон - Поваренная книга Самурая или Черт Те Что, а не книга о Японии

  1. В Китае живут люди.

  2. Горы слишком высоки, чтобы люди могли их перейти.

Из этих двух фактов и ошибочной формальной логики, китайцы ясно получали одно — люди на свете они одни, и их император правит всем светом. Никаких японских императоров в этой картине мира не должно быть, и китайский Император в гневе ответил: "Император Вселенной говорит Принцу Ямато". В наши дни эту логическую ошибку тоже многие допускают и с тем же, в конце концов, результатом.

Самураи подумали и ответили новым письмом, начинавшимся с: "Император Востока говорит Императору Запада". А вот что ответил на это китайский Император, так никто и никогда не узнал, но не потому, что китайский Император был очень вежливым, а потому что японский посланец ответ китайского Императора потерял на обратном пути. Обронил где-то, говорят. Работа у послов в те времена считалась опасной на всех фронтах: даже если переплыть море до Китая (что чаще для японцев кончалось кораблекрушением, чем возвращением), то за дурные вести и казнить могли.

Самураи, однако, осознали свою ошибку и решили в следующий раз схитрить, поняв, что у китайцев им, конечно, есть еще чему поучиться. Могущество Китая в те времена не выразить словами. По крайней мере не выразить моими словами. А в те времена китайцы верили в силу слова, и умение составлять слова в предложения было главным умением любого китайского чиновника и аристократа. Предложения составлялись в абзацы, тексты, и иногда поэмы. Из них составлялись петиции, прошения и оды, а последнее в те времена часто считалось тем же самым, что петиция с просьбой не считать государственным преступником и не рубить голову. Для аристократа составление грамотной литературы являлось чем-то вроде умения современных дипломатов и адвокатов: литература всегда имела цель в чем-то убедить. Целые сообщества древних адвокатов собирались на поэтические оргии и читали друг другу убеждающие и полезные в хозяйстве стихи собственного сочинения. На эти упражнения решило послать своих самых лучших аристократических сынов и японское государство.

Фактически любая маленькая страна, направлявшая с дарами и официальными бумагами своих посланцев к китайскому двору, признавала себя данником китайского трона. На щедрые дары китайский трон отвечал щедрым гостеприимством и давал посланникам много знаний, которые они потом увозили в свои страны. Решив этим воспользоваться, самураи тоже отправили своих посланцев на обучение в Китай. Дары, какие были, собрали, одежды тоже выдали самые лучшие. Только вот официальных бумаг с печатью решили не давать. Так, на всякий случай, чтобы всегда можно было про своих послов сказать: “Какие такие послы? Мы, если что, их не посылали”. И что страна восхода — данник китайского трона, мы, если что, не признаем. Дары-дань, конечно, кто-то привез, а кто — черт их знает.

И так хитроумные самураи делали всякий раз, даров и дани, впрочем, каждый раз становилось все меньше, а документов меньше стать не могло, потому что их ни разу и не было. В конце концов китайцы заподозрили какую-то самурайскую хитрость и арестовали японский корабль с послами в порту. Корабль тот сильно потрепал шторм и китайцы заявили: “По одеждам вы оборванцы, документов с печатями у вас нет, так кто скажет, что вы действительно посланцы японского трона, а не какие-то жулики?”.

Среди японцев на том корабле находился великий японский проповедник буддизма, святой Кобо Дайси, которого тогда звали просто Кукай. Среди всех японцев он признается самым большим талантом в литературе и его письмо китайским пограничникам до сих пор считается одним из великих образов японской литературы. “Как высокие горы, хоть и безмолвны, но зовут птиц лететь к ним издалека с неустанной силой; как глубокий океан, хоть и тих, привлекает морских драконов с непрерывным усилием стремиться в его глубину, — так и прекрасный климат Китая, являющийся продуктом неустанных трудов китайских чиновников и аристократов, привлекает народы вроде нас со всего света” — начал он свое письмо. “Зорким оком следят китайские чиновники за тем, чтобы не допустить обмана и жульничества, охраняя, сохраняя и преумножая благоденствие этого китайского климата. Но только среди тех народов, где обман и жульничество еще не искоренены, применяются документы с печатями и штампами, как тяжелая, но необходимая мера защиты от обманов” — продолжалось письмо. “И только японский народ, со своей феноменальной честностью, сравнимой лишь с китайскою, никогда не нуждался в документах и официальных бумагах” — объяснили изворотливые японцы свою хитрость. После этого письма слава Кукая как великого литератора стала известна в Японии и Китае. Даже сами китайские аристократы не раз обращались за помощью к великому мастеру слова для составления своих петиций к императорскому двору Китая. Не желая уступить в искусстве слова, сам императорский двор не раз призывал того же самого Кукая для составления доброжелательных ответов или красноречивых отказов на петиции, им же самим написанные.

Так развивалась японская культура, но все-таки в те далекие времена, когда самураи были совсем-совсем дикие, на всех просторах широких морей нашей земли не нашлось ни одного народа, умевшего делать корабли хуже японцев. В то время, когда арабы уже шпаклевали свои корабли настоящим битумом, японцы все еще пытались заклеить щели сушенными морскими водорослями “нори”, надеясь предотвратить протечки. Компенсируя недостаток технологии, они перед очередным плаваньем долго молились, и давали кораблям не только звучные имена, но и государственные чины, продвигая корабли по службе за каждое успешное плаванье. И в наше уже время: на работе у нас серверам и программам дают звучные имена, а все программисты имеют корпоративные титулы (хотя я уже давно предлагаю титулы и ранги выдавать как раз программам, и за каждую "недопустимую операцию" понижать их в должности). То ли у меня не хватает самурайской хитрости, то ли умения составлять красноречивые письма, но мою программу на работе все никак даже до прапорщика не поднимут.

Программист, разработавший программу, в коде которой мне сейчас предстоит разобраться, недавно уволился и стал миссионером. Не обязательно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: если предыдущий программист становится миссионером, то это примерно столь же хороший знак, как черный ворон, кружащий над больничной койкой в госпитале, куда вы вскоре попадете. И вот пока предыдущий программист замаливает свои грехи где-то в Африке, мне остается лишь судорожно думать, кого же послать к начальству рассказать о том, что надо сделать с доставшейся нам программой, и так, чтобы этот несчастный не потерял послание по пути. Думаю, придется послать себя.