Кирилл Андреев - Три жизни Жюля Верна

Это не было уходом от тех проблем, которые окружали его, мучили, но казались неразрешимыми: республика или империя, свободный труд или промышленное рабство, демократия, социализм или полицейский режим?… Нет, в старых манускриптах и в новых политических памфлетах Жюль Верн пытался найти ответ на эти вопросы, найти свой собственный путь. Это были мучительные поиски самого себя: не того мальчика, что, прижавшись к мачте «Корали», мечтал о путешествии в Индию, не того юноши, что почтительно взирал на своего полубога Гюго, но того зрелого мужа, что когда-нибудь проложит свою собственную дорогу в литературе.

В эти дни Жюль Верн встретился с Пьером Франсуа Шевалье, – он предпочитал именовать себя Питр Шевалье, – редактором парижского журнала «Мюзе де фамий» («Семейный музей»). Бретонец родом, уроженец Пэмбефа на Луаре, он окончил Нантский лицей пятнадцатью годами раньше братьев Верн, но все же чувствовал чисто бретонскую слабость к землякам. Он пригласил Жюля сотрудничать в своем журнале, но предупредил, что молодой писатель не должен рассчитывать на большее, чем шесть страничек журнала, или на возможность печататься чаще двух раз в год. Во всем остальном он полностью предоставлял свободу своему новому молодому другу.

В это лето Жюль Верн также познакомился с Жаком Араго, младшим братом знаменитого астронома. И этот человек, быть может, гораздо более удивительный, чем самые эксцентричные из будущих героев Жюля Верна, оказал на него сильнейшее влияние, не забытое до самого конца жизни.

Араго был слеп и стар, ему шел седьмой десяток, но он был поразительно жизнерадостен и предприимчив. Всемирный путешественник, совершивший свое первое кругосветное плавание за десять лет до рождения Жюля Верна, Араго с тех пор исколесил весь земной шар. Этот слепец когда-то умел видеть и запоминать, и картины дальних стран навсегда запечатлелись в его памяти с удивительной пластической ясностью.

Его четыре тома «Путешествие вокруг света, воспоминания слепого» были написаны через много лет после самого путешествия, уже тогда, когда вечная ночь затмила его глаза. Чего стоило отыскать у себя в памяти, в сердце лазурный блеск моря, жгучий цвет неба, бархатный отблеск берега, вернуть, хотя бы на мгновение, этот взгляд, проникающий вглубь моря, охватывающий такой обширный горизонт и угасший, быть может, навсегда!

Книга эта – не роман и не повесть, и не традиционное «путешествие», переполненное небылицами и утомительными подробностями. Араго не был ни ученым путешественником, ни завоевателем, ни торговцем, ни миссионером, ни даже искателем приключений. Он объехал земной шар по-своему – как зоркий наблюдатель и поэт. В книге его есть все: разговор с читателем, рассказы, описания, драма, поэзия, истории… Но весь этот удивительный конгломерат слит воедино и одухотворен единым чувством и одной мыслью: как велика и как прекрасна наша Земля!

Пламенное воображение дополняло и исправляло эти картины, приводило их в движение, одушевляло пылкими страстями. И пышные фразы, выходившие из-под пера писателя-путешественника, где скупые слезы слепого иногда проступали сквозь грубую подмалевку, и сухая ирония порой замораживала возвышенные метафоры заставляла смеяться и плакать читателей, попавших к удивительному рассказчику в плен.

Таким пленником стал и молодой Жюль Верн, увлеченный не столько четырьмя томами «Путешествия вокруг света», сколько самим автором этой всеми забытой ныне книги…

В 1849 году, уже будучи слепым, Араго предпринял большую экспедицию в Калифорнию, где в то время свирепствовала золотая лихорадка, разношерстную компанию, им собранную, парижане прозвали «арагонавтами». Но плавание нового Арго было печальным: ограбленный своими товарищами и брошенный ими в пути, слепец вынужден был вернуться в Париж, где и осел на некоторое время. В его квартире в доме № 14 на улице Мазагран собирались странные люди: путешественники, географы, писатели, приезжие из Южной Америки и просто искатели приключений. И всех этих разных людей объединял слепой философ, как будто бы обладающий даром вечной юности.

А на другом конце Парижа, в строгой, даже чопорной квартире Анри Гарсе, профессора лицея Генриха IV, своего двоюродного брата, Жюль Верн окунался в почти ледяную атмосферу чистой математики. Именно сейчас, когда внезапно родившийся интерес к науке охватил молодого писателя, он почувствовал в суховатых фразах Гарсе огромную веру в научный прогресс, в могучий синтез современной науки. И Жюль Верн, сблизившись в это лето со своим кузеном, понял, что теоретические открытия чистой науки подготовляют почву для непосредственных приложений, готовящихся пышно развернуться в ближайшие годы и которые – как он верил – разрешат все социальные проблемы, казавшиеся до сих пор неразрешимыми.

Но был еще один молчаливый собеседник, недавно умерший, но, быть может, более живой, чем многие из живых, с которым Жюль Верн почти не расставался. Это был Эдгар По.

«Необыкновенные рассказы», прочитанные Жюлем в великолепном переводе Бодлера, упали на благодарную почву. Однако молодого француза влекли не мрачное отчаяние и любовь ко всему странному и ужасному «ночного» По, но сочетание резкого реализма с фантастикой, необыкновенная точность и глубина анализа того, чего не бывает в жизни. Его любимым автором стал «дневной» По, автор «Золотого жука» и трех – первых в мире! – детективных повестей, писатель, рассказавший и о полетах на аэростате через Атлантический океан и о путешествии на Луну, человек, для которого чудеса современной ему науки были волшебнее старых сказок Шехеразады.

В течение 1851 года в журнальчике Шевалье, – сказать по правде, не слишком серьезном, хотя и украшенном парадными именами Гюго и Дюма, среди сонма других перечисленных в списке сотрудников, – в этом журнале «Семейный музей» было опубликовано два рассказа Жюля Верна: «Первые корабли мексиканского флота» и «Путешествие на аэростате» – его первые напечатанные произведения.

Первый рассказ был только новой вариацией на темы Купера или его французских последователей – Корбьера, Леконта, Огюста Жаль или раннего Эжена Сю. Правда, сейчас, оглядываясь назад, можно и здесь найти отдельные черточки, так знакомые нам по верновским «Необыкновенным путешествиям». Но все же этот рассказ дальше от подлинного Жюля Верна, чем иные пассажи из путешествий Жака Араго. Это всего лишь проба пера робкого ученика, в котором только очень зоркий глаз смог бы распознать будущего мастера. Тем не менее это было первое печатное выступление молодого автора, первое опубликованное произведение, подписанное никому из читателей до сих пор неизвестным именем: Жюль Верн.