Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

Исторію и географію преподавалъ намъ милый, симпатичный Николай Сергѣевичъ Ясницкій — молодой, высокій, худой, съ умнымъ, рябоватымъ, почти безусымъ лицомъ и прекрасными, свѣтлыми, вьющимися волосами. Николай Сергѣевичъ знакомилъ насъ съ сущностью его предметовъ съ увлеченіемъ, часто не ограничиваясь краткимъ содержаніемъ оффиціальныхъ учебниковъ. Недостатокъ его заключался въ излишней торопливости рѣчи и крайней нервности всего его поведенія.

Новые языки преподавали намъ: нѣмецкій — Яковъ Михайловичъ Штэйнгауэръ; французскій — Адольфъ Ивановичъ Поръ. По поводу перваго надо сказать такъ: сколько лѣтъ существовала въ Симбирскѣ сама гимназія, столько и состоялъ при ней учителемъ нѣмецкаго языка почтеннѣйшій и милѣйшій Яковъ Михайловичъ, успѣвшій издать свой собственный учебникъ, очень распространенный во всемъ Казанскомъ Учебномъ Округѣ. Дослужившійся до статскаго совѣтника и шейнаго Владиміра, Штэйнгауэръ былъ настоящій ветеранъ по педагогикѣ, всѣми уважаемый и любимый. Его ученики мало боялись, но все же занимались его предметомъ въ общемъ добросовѣстно. Ко мнѣ лично старикъ относился особенно мило и сердечно, но, увы, слишкомъ снисходительно, никогда почти меня не спрашивая, въ силу чего за шесть лѣтъ гимназическаго курса я значительно перезабылъ языкъ.

Французскій языкъ проходили мы подъ руководствомъ Адольфа Ивановича Пора —• высокаго, здоровеннаго швейцарца, довольно красиваго брюнета съ тщательно расчесанными густѣйшими волосами на головѣ и раздвоенной плотной солидной бородой. Это былъ серьезный и дѣльный педагогъ, который умѣлъ насъ, школьниковъ, заставлять заниматься и слушаться.

Что было исключительно плохо поставлено въ гимназіи и чего еще не могъ или не успѣлъ Керенскій реформировать и улучшить — это преподаваніе математики, представителями коей были какіе-то ископаемые экземпляры, вродѣ старика Н. М. Степанова и полусумасшедшаго А. Э. Ѳедотченко, Первый былъ древній старикъ, еле ходившій, довольно благообразной внѣшности, бѣлый какъ лунь, съ широкой русской бородой. Преподавалъ онъ въ младшихъ классахъ скучно, нудно, заражая всѣхъ своей собственной нелюбовью къ преподаваемому предмету, который, видимо, надоѣлъ ему самому до тошноты. Благодаря этому, развлеченія ради, старикъ, вмѣсто преподаванія, вдавался въ разные посторонніе разговоры и препирательства съ малышами, а сіи послѣдніе, праздности ради, въ свою очередь, тоже не оставались въ долгу, приготовляя, время отъ времени, старику разныя бенефисныя представленія, вродѣ того, что запускали въ классъ передъ его приходомъ разныхъ пичужекъ, благодаря чему весь урокъ проходилъ въ ловлѣ таковыхъ подъ аккомпапиментъ изысканныхъ ругательствъ картаваго старика.

Отъ Степанова дѣти переходили къ учителю математики и физики въ старшихъ классахъ, А. Ѳ. Ѳедотченко (или „Ѳедотъ”, какъ его сокращенно именовали гимназисты). До сихъ поръ для меня является загадкой, какъ могли держать преподавателемъ, да еще математическихъ наукъ, такого до комизма страннаго, я бы сказалъ — душевнобольного субъекта, какимъ былъ Ѳедотченко. Начать съ того, что оиъ страдалъ болѣзнью — „боязнью пространства”.

Придя въ классъ, онъ, бывало, начнетъ спрашивать. Ученикъ давно кончитъ свой отвѣтъ, а „Ѳедотъ” все еще чего-то ждетъ, видимо думая совершенно о другомъ. Отмѣтки ставилъ онъ часто невпопадъ, въ несоотвѣтствіи съ справедливой оцѣнкой знаній. Урокъ задавалъ больше по учебнику, если же бывало начнетъ самъ объяснять, то обращаясь къ классу, онъ все время заглядывалъ въ тотъ же учебникъ, безъ помощи котораго онъ двухъ словъ не могъ связать...

Надо удивляться, какъ терпѣли такихъ учителей и какъ еще находились такіе товарищи, правда, единицы, вродѣ моего кузена гр. Вл. Толстого, которые по окончаніи Симбирской гимназіи, шли въ Университетъ на математическій факультетъ! Очевидно, къ этому влекло собственное ихъ природное призваніе, а не результатъ преподаваній Степановыхъ и Ѳедотченокъ!..

Послѣ дружной товарищеской семьи военной гимназіи мнѣ было на первыхъ порахъ нелегко привыкнуть къ новой весьма пестрой средѣ моихъ одноклассниковъ по классической гимназіи. Тамъ большинство было тѣсно связано единствомъ происхожденія (дѣти офицеровъ), воспитанія и возраста, въ результатѣ чего всѣ въ классѣ быстро сходились на товарищеское „ты”, остававшееся на всю послѣдующую ихъ жизнь. Здѣсь же, въ гражданской школѣ, я засталъ полное различіе во всѣхъ упомянутыхъ отношеніяхъ; поэтому замѣчалась нѣкоторая натянутость въ товарищескихъ взаимоотношеніяхъ, и если проявлялось какое-либо болѣе тѣсное сближеніе, то таковое усматривалось между юношами, имѣвшими между собой ту или другую лишь групповую, а не внѣклассную общность. Дѣти чиновниковъ всякихъ ранговъ, дворянскихъ, купеческихъ, мѣщанскихъ, крестьянскихъ семей, служащихъ всяческихъ профессій, чернорабочихъ — все это мѣшалось въ одномъ общемъ зданіи и классѣ, приурочиваясь къ одному совмѣстному обученію.

Въ нашемъ третьемъ классѣ я засталъ 30 учениковъ, изъ которыхъ дошло до выпускныхъ гимназическихъ экзаменовъ не болѣе половины.

Центральной фигурой во всей товарищеской средѣ моихъ одноклассниковъ былъ несомнѣнно Владиміръ Ульяновъ, съ которымъ мы учились бокъ-о-бокъ, сидя рядомъ на партѣ впродолженіе всѣхъ шести лѣтъ, и въ 1887 году, окончили вмѣстѣ курсъ. Въ теченіе всего періода совмѣстнаго нашего съ нимъ ученія мы шли съ Ульяновымъ въ первой парѣ: онъ — первымъ, я — вторымъ ученикомъ, а при полученіи аттестатовъ зрѣлости онъ былъ награжденъ золотой, я же серебряной медалью.

Маленькаго роста, довольно крѣпкаго тѣлосложенія, съ немного приподнятыми плечами и большой, слегка сдавленной съ боковъ головой, Владиміръ Ульяновъ имѣлъ неправильныя — я бы сказалъ — некрасивыя черты лица: маленькія уши, замѣтно выдающіяся скулы, короткій, широкій, немного приплюснутый носъ и вдобавокъ — большой ротъ, съ желтыми, рѣдко разставленными, зубами. Совершенно безбровый, покрытый сплошь веснушками, Ульяновъ былъ свѣтлый блондинъ съ зачесанными назадъ длинными, жидкими, мягкими, немного вьющимися волосами.

Но всѣ указанныя выше неправильности невольно скрашивались его высокимъ лбомъ, подъ которымъ горѣли два карихъ круглыхъ уголька. При бесѣдахъ съ нимъ вся невзрачная его внѣшность какъ бы стушевывалась при видѣ его небольшихъ, но удивительныхъ глазъ, сверкавшихъ недюжиннымъ умомъ и энергіей. Родители его жили въ Симбирскѣ. — Отецъ Ульянова долгое время служилъ директоромъ Народныхъ училищъ. Какъ сейчасъ помню старичка елейнаго типа, небольшого роста, худенькаго, съ небольшой, сѣденькой, жиденькой бородкой, въ вицмундирѣ Министерства Народнаго Просвѣщенія съ Владиміромъ на шеѣ...