Рене Кастр - Бомарше

«С отцом», — спокойно ответил тот и попросил разрешения представить им старика. Карон-старший принялся расхваливать сына, и принцессы не просто вернули Бомарше свое расположение, а стали относиться к нему даже лучше прежнего.

Однажды недоброжелатели Пьера Огюстена подарили принцессам веер, расписанный картинками, воспроизводившими эпизоды их домашних концертов. Все персонажи были хорошо узнаваемы, но среди них не было Бомарше — о нем намеренно забыли. Принцессы обратили на это внимание Пьера Огюстена и, чтобы доказать ему свою дружбу, отказались от подарка. Но при дворе эту историю пересказывали совсем иначе: когда Бомарше увидел портрет принцессы Аделаиды, играющей на арфе, он будто бы воскликнул: «На этой картинке не хватает самого главного — портрета учителя!» — за что якобы окончательно впал в немилость.

Всем этим дворцовым сплетням можно было бы не придавать никакого значения, если бы они не стали прелюдией к более серьезным событиям, глубоко потрясшим Бомарше и вынудившим его рисковать жизнью.

После завуалированных дерзостей и салонных сплетен движимые ненавистью и завистью недруги Бомарше пошли еще дальше. По свидетельству Гюдена, однажды один из придворных, некто кавалер де С., нанес Бомарше оскорбление, за что последний вызвал обидчика на дуэль.

«Они вскочили на лошадей и отправились к стенам Медонского парка, где скрестили шпаги. Удача оказалась на стороне Бомарше: он вонзил свою шпагу в грудь соперника, но когда вытащил ее и увидел, что из раны толчками хлынула кровь, а враг упал на землю, его охватила такая жалость, что он стал думать лишь о том, чтобы спасти раненого. Вынув свой носовой платок, он заткнул им рану, чтобы не дать сопернику истечь кровью».

Рана кавалера де С. оказалась смертельной. Несмотря на то что участие в. дуэли каралось уже не так сурово, как во времена кардинала Ришелье, Бомарше попал, против своей воли, в крайне неприятное положение. Все же он отправился к хирургу и указал место, где находился раненый, чтобы врач как можно быстрее оказал ему помощь. Пока о дуэли никто ничего не знал. Кавалера де С. перевезли в Париж в одну из больниц. Бомарше аккуратно навел справки о его самочувствии и выяснил, что тому не выжить. Можно понять обуявший его страх. Но его дерзкий оскорбитель не раскрыл тайну дуэли и унес в могилу имя того, кто смертельно ранил его. Бомарше, не знавший об этом и терзавшийся угрызениями совести, хотя действовал в рамках самозащиты, решил открыться принцессам. Те, узнав об обстоятельствах дела, рассказали о нем отцу.

«Сделайте так, чтобы об этом ничего не было слышно», — приказал Людовик XV.

Поскольку этот трагический случай не получил огласки, провокации против Бомарше продолжились. Как-то на балу за карточным столом один знатный вельможа по имени де Саблиер занял у Пьера Огюстена 35 луидоров. Потерпев три недели, Бомарше потребовал вернуть ему долг. Саблиер пообещал расплатиться на следующий день. Прождав еще три недели, Бомарше послал должнику письменное напоминание. Не получив на него ответа, он отправил третье напоминание, потребовав в ультимативной форме вернуть долг, и пригрозил, что если в течение двадцати четырех часов он не получит своих денег, то привлечет упрямого неплательщика к третейскому суду.

На этот раз г-н де Саблиер соизволил ответить: в своем послании, изобиловавшем орфографическими ошибками, этот вельможа в презрительном тоне сообщил бывшему часовщику Карону, что его не волнуют ни угрозы последнего, ни то, что у того кончается терпение, и намекнул, что инцидент может быть разрешен с помощью дуэли. Бомарше, все еще находившийся под впечатлением трагической дуэли с кавалером де С., ответил следующее:

«Своим письмом, посвященным известной вам проблеме, имею честь довести до вашего сведения, что в субботу утром я буду ждать у себя дома исполнения вашего третьего обещания. Согласно вашим словам, вы не уверены, что вам удастся сдержать свое негодование. Уже по запальчивости вашего послания можно судить о том, что вы не очень хорошо умеете владеть собой, но в ответ я говорю вам, что не буду обострять эту неприятную ситуацию, в которую мы попали отнюдь не по моей вине, и постараюсь сделать все возможное, чтобы избежать глупостей. Заверяю вас, что если в ваши намерения входит вместо честного объяснения довести дело до крайности, во что я не хотел бы верить, несмотря на вашу горячность, выраженную в письме, то вы найдете меня, сударь, в полной готовности ответить на оскорбление, что я изо всех сил старался предотвратить. И я не боюсь со всем моим почтением вновь заверить вас. сударь, в том, что являюсь вашим смиренным и покорнейшим слугой.

Де Бомарше.

P.S. Я сохраню копию этого письма, равно как и первого, с тем, чтобы в случае несчастного исхода доказать чистоту моих намерений; я надеюсь, что смогу в субботу убедить вас, что далек от того, чтобы искать неприятностей, и что сегодня нет никого, кто больше меня стремился бы избежать их.

Я не могу распространяться на эту тему в письме».

Хотя история с де Саблиером была довольно заурядной, мы сочли нужным рассказать о ней не столько из-за этого письма Бомарше, сколько из-за того, что он вспомнил о ней в последние дни своей жизни. В 1798 году он записал:

«Это приключилось через восемь или десять дней после несчастья с кавалером де С., заплатившим жизнью за свое неосмотрительное поведение. Эта история могла погубить меня, если бы не доброта принцесс, вступившихся за меня перед королем. За разъяснениями по поводу постскриптума к моему письму г-н де Саблиер обратился к Ломюру, у которого я одолжил ему эти 35 луидоров. Самым забавным оказалось то, что это отбило у де Саблиера охоту лично принести мне мои деньги».

И письмо, и более позднее упоминание об этой истории позволяют нам лучше узнать характер Бомарше.

Во-первых, это был человек, не бежавший от стычек, более того, при необходимости он сам их провоцировал, чтобы самоутвердиться; во-вторых, это был законник или, скорее, педантичный адвокат, составлявший по каждому делу досье в форме речи в собственную защиту. Бомарше был игроком, который не хотел проигрывать ни современникам, ни потомкам, именно поэтому так трудно разобраться в его архивах: не знаешь, где правда, а где вымысел. Будучи изощренным выдумщиком, Бомарше, описывая различные приключения своей жизни, всегда отводил себе в них самую достойную роль: по его глубокому убеждению, он всегда оказывался жертвой ревности, лжи и коварства. Эта роль поверженного и притесняемого, которую он регулярно играл перед публикой, плохо вяжется с общим стилем поведения человека, порой излишне доверчивого в делах, несмотря на весь его скептицизм, но готового подписаться под словами Вольтера, повторенными позже Шамфором: «В жизни нужно быть либо наковальней, либо молотом; мой выбор — не быть наковальней».