Василий Емельянов - На пороге войны

Дефекты системы снабжения коммерческий директор поправлял обменными операциями — отходы железа менял на продукты питания. Такие операции были запрещены, но все знали, что на ряде заводов так поступают и смотрели на все это сквозь пальцы, потому что иначе наладить питание рабочих было пока невозможно. Тем более это было необходимо на данном заводе, стоявшем на пороге основательной реконструкции.

Уже значительно позже, когда я работал в Комитете стандартов, я поинтересовался положением дел на заводах, с которыми мне довелось иметь дело в 1937 году.

— Ну, а как работает Михельсон? При его энергии, вероятно, завода совершенно узнать нельзя.

— А его давно уже нет на заводе.

— Все-таки Одесса сманила, не усидел!

— Нет, он не в Одессе.

— А где же?

— Да разве вы не слышали об этой истории? В последнее время он направил свою энергию не в ту сторону. Его только хвалили, а поправлять не поправляли и не останавливали, когда он не туда гнул. Он стал главным организатором дачного кооператива. Вы знаете, какие у нас сосны, так вот, их стали рубить и возить к себе на участки. Формально все было законно. Получили делянки леса для индивидуального строительства, наняли колхозников для рубки и вывозки леса. Все как будто бы было в полном порядке. У Михельсона были расписки на все расходы. Одно не сходилось: такие дачи нельзя было построить на имеющиеся деньги. Объяснить же, из каких источников были оплачены все расходы по строительству дач, организаторы кооператива не могли.

С завода Михельсона убрали, но, учитывая все то полезное, что он сделал для производства, решили шума не поднимать. Освободили «по собственному желанию» и все. Где он теперь, мне лично неизвестно. Может быть, и в Одессе…

Итак, завод наш мы общими и немалыми усилиями перестроили. На его территории появились новые корпуса, в цехах — современное оборудование, к работе привлекли новых людей…

В одно из посещений завода я вновь встретился с секретарем горкома партии. Он обратился ко мне:

— А я опять с просьбой!

— Что такое?

— Снова хочу просить кирпич.

— Чего же вы из кирпича строить хотите?

— Хотим еще одну печь построить на хлебозаводе. Опять с хлебом перебои.

— Неужели в городе за год втрое население выросло? В прошлом году одна печь справлялась и никаких перебоев не было, а теперь уже третью строить собираетесь. В чем дело? Ведь город стоит на отшибе, приезжих здесь мало, население стабильное. Почему же расход хлеба увеличивается, совершенно непонятно?

— А дело вот в чем, — вмешался в разговор один из находившихся в комнате. — Пуд сена в нашем районе стоит 60 рублей, а пуд печеного хлеба — 16 рублей. Вот и прикиньте теперь, почему хлеба не хватает! Я зашел как-то на днях к соседу, заглянул в сарай, а там краюхи хлеба, как кирпичи, уложены, чуть ли не до стропил. Запас хлеба для свиней на полгода сделал.

Первая же проверка, проведенная заводской общественностью, показала вопиющие безобразия. Во многих дворах буханки хлеба были сложены как дрова.

После этого в магазинах установили общественный контроль за торговлей хлебом. Это смягчило положение, и строить третью печь не потребовалось.

Бумаги нужные и ненужные

Прошло уже почти полгода, как я уехал из Челябинска, а все еще не мог привыкнуть к работе в учреждении. От конкретного заводского дела я перешел к рассмотрению планов работ институтов, заводских лабораторий, технических условий и технологических инструкций. Из других наркоматов и ведомств непрерывным потоком шли письма, на них нужно было отвечать.

Несмотря на то что бумажный стиль руководства критиковался в печати и на всех собраниях, все же бумажный поток не сокращался.

Я часто вспоминал то, что видел за границей на заводах Круппа и Рохлинга. Там письма тоже писали, велась переписка, но в значительно меньшем количестве. Меня удивляли многие деловые указания и распоряжения, которые совершались на заводах Германии без документального оформления — по телефонному звонку.

Как-то я находился в отделе снабжения крупповского завода, когда туда позвонили из сталеплавильного цеха и попросили направить в цех полтонны ферромолибдена. Сотрудник отдела снабжения тотчас же поднял телефонную трубку, позвонил на склад и сказал, чтобы в третий мартеновский цех направили ферромолибден, указав, сколько нужно направить и какого сорта.

Я был удивлен тем, как вся эта операция быстро была проведена, и спросил снабженца:

— Как же это вы по телефону распоряжаетесь материальными ценностями, без всяких письменных требований?

— А склад позже все оформит, зачем же писать лишние бумаги, — ответил он мне.

— А откуда вы знаете, какой сорт ферромолибдена нужен в цехе?

— Я на заводе работаю уже двенадцать лет, если бы я этого не знал, меня давно бы выгнали с завода, — ответил он мне. — Я должен заботиться о том, чтобы в цехах, за снабжение которых я отвечаю, было все, что им необходимо. Если я все время буду писать, то кто же мою основную работу будет выполнять? — закончил он свои пояснения.

Уже позже, в Москве, я случайно познакомился с прокурором речного транспорта. Он был очень интересным собеседником и неисчерпаемым кладезем самых разнообразных историй. Однажды он рассказал мне об интересном деле, которое попало ему в руки. К уголовной ответственности за халатное отношение к выполнению своих обязанностей привлекли курьера одного из учреждений. В обязанности этого курьера входила разноска писем по отделам и управлениям учреждения. Курьеру, вероятно, надоело заниматься разноской, а может быть, к этому были еще какие-то другие причины, поэтому эти письма курьер не разносил, а складывал в одном из шкафов. Когда случайно заглянули в этот шкаф, то обнаружили там более двух тысяч не доставленных адресатам писем. Дело получило огласку и дошло до суда.

По существу это типичный случай халатного отношения к исполнению служебных обязанностей. Но прокурора это дело заинтересовало с другой стороны. Эти две тысячи писем скопились за срок в три месяца, и никто не заметил их отсутствия. Жизнь учреждений, куда письма были направлены, и тех, откуда они исходили, шла своим чередом. Возникает вопрос, а нужны ли были эти письма, если их отсутствия никто не ощущал и никто от этого не страдал.

Разговор с прокурором дал пищу для размышлений.

Чем все же вызван этот бумажный поток? Часто можно слышать: необходимо иметь точный учет и контроль. Это верно. Но ведь во многих случаях письма носят другие черты. Они не имеют никакого отношения ни к учету, ни к контролю. Пишущие просто хотят иметь бумажный документ, чтобы всегда можно было оправдаться — письма стали своего рода страховым полисом.