Сергей Баленко - Батя. Легенда спецназа ГРУ

Я не знаю, стал бы папа военным, если бы обстоятельства сложились иначе и его маленьким мальчиком не отдали в суворовское училище. Но я знаю, что он никогда не жалел, что стал военным.

И пока он служил в войсках, он делал всё для того, чтобы «чужие» мальчики, приходя в армию, получали хорошие навыки для жизни и, как это ни странно прозвучит, но и для семьи.

Мальчики, которые приходили в часть со школьной скамьи, обучались многим техническим специальностям (и после армии шли по ним работать), крепли физически, становились спортсменами. Мужали во всех отношениях, становились самостоятельными. И, кстати, если говорить об «извилинах», в те времена, когда учился в училище мой папа, интеллектуальному развитию курсантов и солдат уделялось не мало времени.

По-разному сложилась жизнь у выпускников военного училища. Не все из них стали кадровыми военными. Каков был уровень их подготовки, говорит то, кем они стали. Среди них есть и кандидаты исторических наук, технических, медицинских, дипломаты, военные переводчики, поэты, писатели, музыканты. И хотя судьбы у многих сложились непросто, все они вынесли из стен военного училища одно очень ценное качество: крепкую мужскую дружбу. И несмотря на то, что многие, закончив училище, не стали военными, у них у всех настоящее боевое братство, прочно спаянное их нелёгким военным детством.

И пока папа служил, он делал всё для того, чтобы мальчики, пришедшие в армию, пользовались оружием только на полигоне, в учебке. И если в мирное время мальчикам приходится браться за оружие (вместо того чтобы учиться, работать, растить детей), то это, в первую очередь, вина и ошибки политиков в их большой игре.

Когда была на папиных поминках, слушала слова многих (одних знаю лично и очень хорошо, о других много слышала от папы) и ловила себя на мысли, что я очень мало знаю своего папу. Это и больно, и странно.

Большая часть его жизни была посвящена работе и друзьям — примерно процентов восемьдесят.

О папиной работе, не то что бы мы не интересовались (просто им был заведён такой порядок), дома почти ничего не говорили, особенно при детях.

Но, наверно, когда люди действительно любят друг друга, когда близки духовно, и не надо много слов, всё чувствуешь сердцем.

Когда мы были маленькими, то как все дети — очень любили ходить к папе на работу. Он иногда разрешал в части поплавать в бассейне, полазать в спортивном городке. И мы больше всего любили, когда он нас брал с собой на прыжки. Очень интересно было смотреть в небо, где из самолётов один за другим, словно пушинки от одуванчика, высыпаются парашютисты. Мы с нетерпением ждали момента, когда откроются парашюты — всё небо покрывалось белыми цветами. Потом парашютисты приземлялись и мы наперегонки бежали вручать букетики полевых цветов тем, кто смог приземлиться на две ноги и устоять (позже я узнала, что как раз те, кому мы дарили цветы, приземлялись неправильно. Красиво, но неправильно. Как раз они имели больше шансов поломать ноги, получить сотрясение позвоночного столба).

Для нас захватывающе интересно было наблюдать со скал, как в долине движутся колонны автомашин, бронетранспортёров, танков. Потом выяснялось, что эта мощь — всего-навсего «останки» былой роскоши, выставленные на полигоне для бомбометания… Так любопытно было всюду сунуть свой нос.

Наверное, с тех пор я очень люблю оружие, мне очень хотелось научиться прыгать с парашютом (брат свою мечту осуществил). Что-то хотелось делать, как папа, чему-то приходилось учиться, потому что папы никогда не было дома.

У меня, да и у сестры даже грамоты были по начальной военной подготовке в школе. Но к оружию отношусь, пожалуй, как к произведению искусства, как к одному из гениальных творений человеческого ума (которое человек, к сожалению, использует на свою погибель). А вот когда решила прыгать с парашютом, пришла к папе за советом. И он мне его дал. «Конечно, ты можешь прыгать, но прежде подумай насколько важно для тебя иметь здоровых детей». Я поняла, что папа как никто другой, трезво оценивает всю сложность этой работы, какой бы красивой и лёгкой она ни казалась со стороны. И чем легче и красивее, тем больше профессионализм, больше сложностей во время учёбы.

Я хорошо помню всех «папиных» водителей, когда они служили в Средней Азии. Эти «дяди» к нам очень хорошо относились (хотя «дядям» самим было по 18–19 лет), играли с нами, когда была такая возможность. У нас сохранилось много вещей сделанных «папиными» солдатами. Это и маски из дерева и металла, различные панно, которые они вырезали или чеканили собственными руками. А вот — карандашный портрет моего младшего брата потерялся в один из наших переездов. Но до сих пор везде возим с собой маленький стульчик, который для трёхлетнего Миши сделали солдаты.

Потом, когда мы немного подросли, папа нам запретил появляться в части (особенно сестре и мне: все-таки Средняя Азия..). И хотя многие наши одноклассники нарушали запреты своих родителей и залезали на территорию части через забор, мы этого не делали. Папа к нам в этом отношении был очень строг. Приказы в нашем доме не обсуждались. Обычно домом командовала мама, но главой семьи всегда был папа. И мама никогда не вмешивалась в его служебные дела.

Однажды от одного из его подчинённых я услышала интересный отзыв о папе. «Я такого «ненормального» генерала вижу впервые в жизни. Ему не привозят продукты на дом, его жену и детей не развозят на служебном авто, в доме нет шикарной обстановки, и сам он к сыну приезжает очень редко (чтобы не маячить), тихо и на электричке».

Ещё мы очень долго не знали, что папа был в Афганистане. Мы, я имею в виду детей. Но не знать и не чувствовать — это разные вещи. Никогда не забуду новый год — 1980-й. Папа уехал в очередную командировку. Их у него было очень много. Я никогда не могла объяснить себе странное ощущение, которое возникало после отъезда папы в командировки. Папа вообще очень мало времени бывал дома: то на работе, то на собраниях, то на учениях, то на дежурстве, на учёбе, иногда на охоте или рыбалке (зачастую это была необходимость, а не увлечение. Когда во многих семьях даже к праздникам не было мяса), но при этом всегда ощущалось его присутствие. Иногда его не было дома по нескольку дней. И всё равно он был дома. А вот когда уезжал в командировки, дом становился пустым, сиротливым (хотя мы все, как обычно были вместе с мамой). К их окончанию мы начинали скучать даже по запаху его папирос (которые терпеть не могли).

А в тот декабрь дома стало совсем неуютно. Повисла какая-то гнетущая тишина. Мама осунулась, бросалась к каждому телефонному звонку. Мы всё видели, но не спрашивали. Раз нам ничего не сказали, значит так надо. Но с тех пор так и не прошло ощущение тревоги от неурочных телефонных звонков. Ещё долгих десять лет папа «не вылезал» из афганских командировок. И с каждым приездом его виски становились всё белее и белее. Тогда я поняла, что значит читать по глазам.