Игорь Оболенский - Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие

Как сложилась потом моя жизнь? Я вышла замуж. Мой муж имел в Бельгии хорошую работу. Он был инженер химик-механик, работал в большой фирме. Сестра служила секретаршей у Крайслера. Ее муж возглавлял отделение Крайслера в Европе. А потом его перевели в Детройт. Это было в начале 1939 года.

Моя мать в 30-х годах тоже отправилась в Америку читать лекции. В то время в Америке была масса богатых людей, которые могли официально не платить налоги. Они жертвовали матери деньги и говорили: «Мы вам даем деньги, и можете не давать нам никакого отчета. Делайте то, что вам надо».

На пожертвования мать открыла два санатория. Один — около Белграда, другой — в Болгарии. Потом, когда все те, кто там лечился, поправились и разъехались, она решила эти санатории закрыть. Оставшиеся деньги пошли на оплату образования для молодых российских военных-эмигрантов.

Накануне войны мать решила вернуться домой в Бельгию. Но только она приехала в Нью-Йорк и поднялась на пароход, как по радио объявили, что началась война. Мать спросила у капитана: «Посоветуйте, что мне делать? Возвращаться или нет?». Тот ответил: «Нет. На море могут быть мины…». И она осталась в Америке.

Моего мужа после начала войны его компания направила на работу в Грецию, где мы и прожили почти два года. Затем опять вернулись в Бельгию. Там и оставались до того момента, когда узнали, что Сталину удалось после победы вытребовать у союзников всех русских, уехавших из России после революции. И мы перебрались в Америку.

После смерти мужа пришлось самой начинать зарабатывать на жизнь. Знаете, чем я занялась? Начала делать игрушки. Медведей. Буквально из ничего — брала кусочки материи и из них вязала игрушки. В результате я стала хозяйкой фабрики, на которой трудилось 150 русских.

Мне повезло, потому что таких игрушек в Америке не было. Все приходило из Германии. И из-за войны поставки игрушек прекратились. Первое время я делала маленьких медвежат. А кончилось все большим медведем, который пел Травиату…

Как живу сегодня? Похоронила мужа, два года назад дочь от рака умерла. Слава Богу, есть сын. Он с внуками меня по выходным сын навещают. Хожу в церковь, читаю много. «Владимир Путин. От первого лица» вот прочитала. Не жалуюсь, в общем. И вы никогда этого не делайте…

Несколько лет спустя после знакомства с дочерью генерала я оказался в Белграде. В ожидании рейса на черногорский Тиват вышел побродить по городу, благо меня на несколько часов впустили на территорию Сербии. Тогда еще для россиян требовалась виза.

Бродя по улицам Белграда, обратил внимание на огромный храм, за стенами которого словно пряталась маленькая русская церковь. «Обязательно зайдите в нее, — посоветовал мне незнакомый мужчина, догадавшись, видимо, по обрывкам услышанного моего телефонного разговора, что я русский. — Церковь была разрушена во время гражданской войны и только недавно была восстановлена».

Я зашел. Хотя и так уже был полон впечатлениями — отсутствием росписей на стенах огромного храма, который посетил до этого. Они были серого бетонного цвета. Как мне сказали, отсутствие настенной росписи объяснялось гонениями на церковь маршала Тито. Когда югославский правитель умер, ничего менять не стали. И поступили мудро — чрезвычайно скромное убранство церкви способствовало созданию какого-то особого состояния души.

В русской церкви в этот момент я оказался единственным посетителем.

— Вы хотите увидеть могилу? — спросил меня настоятель.

— Какую? — удивился я.

— Ну как же? Генерала барона Врангеля. О ней все спрашивают. Да вот же она, — и священник указал на белую мраморную плиту справа от входа в церковь.

Я тут же вспомнил Наталью Петровну, нашу встречу в такой же русской церкви в Америке, ее рассказ об отце и слова о том, как она мечтает побывать на его могиле…

— Я хотел бы поставить несколько свечей, — обратился я к священнику и подошел к алтарю…

Александра Ильф

(дочь Ильи Ильфа)

Дочь Ильфа и Петрова

ИЗ ДОСЬЕ:

«Илья Ильф (настоящие имя и фамилия — Иехиел-Лейб Арьевич Файнзильберг). Журналист, писатель, фотограф.

Самый знаменитый роман писателя — «Двенадцать стульев» — был создан в соавторстве с Евгением Петровым. Сюжет романа Ильфу и Петрову подарил родной брат последнего, писатель Валентин Катаев. Первоначально Катаев сам хотел написать историю гениального авантюриста Бендера. Но в итоге, взявшись за сочинение пьесы для московского театра, предложил Ильфу и Петрову выступить в качестве «литературных негров», собираясь под конец рукой мастера пройтись по рукописи и обещая на троих разделить гонорар. Однако, ознакомившись с романом, признал, что никакой «руки мастера» уже не требуется. И поставил единственное условие — на всех изданиях «Двенадцати стульев» будут стоять имена истинных авторов, но на титульном листе должно быть посвящение Валентину Катаеву.

Последней книгой Ильфа стала документальная повесть «Одноэтажная Америка», увидевшая свет в 1937 году. Во время путешествия по Штатам у писателя открылся туберкулез и в том же году его не стало. Илье Ильфу было 39 лет».

На старом участке Новодевичьего кладбища, неподалеку от белоснежного мраморного лебедя на могиле оперного певца Собинова, стоит скромная стела, на которой выбито всего два слова «Илья Ильф» и даты жизни «1897–1937».

Сколько лет минуло со дня ухода из жизни человека, вошедшего в историю под псевдонимом, а его помнят. Конечно же, благодаря чудным романам «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок».

Между тем, Илья Ильф за свои тридцать девять лет сумел создать еще один роман, в письмах. Они были адресованы его самой большой любви, одесской девушке Марусе Тарасенко, чья надгробная плита почти незаметна в зарослях травы на их семейной могиле.

Мне эту историю рассказала Александра Ильф, дочь писателя, на чьей визитной карточке шутливо обозначено: «Дочь Ильфа и Петрова».

Что вообще мы знаем об Илье Ильфе кроме того, что он — один из авторов по сей день популярного сочинения об авантюристе по имени Остап Бендер?

Да в сущности ничего. Даже о том, что настоящая фамилия писателя — Файнзильберг, известно единицам. А уж про его романтическую историю любви и вовсе не знает, пожалуй, никто.

Даже дочь писателя Александра Ильинична о переписке родителей, ставшей предвестием их романа, а затем и семьи, узнала совершенно случайно. Пачку писем, перевязанных тесемкой, ока обнаружила только после смерти матери.