Леонид Осипенко - Атомная подводная эпопея. Подвиги, неудачи, катастрофы

Вообще работники КГБ на станции были не заметны — ее охраной занималось МВД. У режимников был специальный отдельчик в административном корпусе. Люди на станции работали проверенные, но и они проверялись по ходу работы. Уверен, что за нами никто не следил. А вот за тем, что говорится, контроль, конечно, был. В то время на всех режимных объектах были осведомители. А на кораблях даже норма существовала: один осведомитель на двадцать пять человек.

Но какой бы строгой ни была секретность на АЭС, какие-то вещи все равно делались по-русски. Например, в разгар нашей стажировки прикатили на станцию с инспекционной проверкой восемь адмиралов. Мы маскировались вплоть до ботинок, а они все явились в морской форме. Больше того, нас с Акуловым заставили их сопровождать повсюду, а потом посадили с ними обедать за один стол на глазах ошеломленной публики!

Хочу заметить, что конспирация для флотских офицеров сохранялась очень долго даже после обнародования факта существования в ВМФ подводных атомоходов. Еще при нас было решено, поскольку воинскую выправку скрыть невозможно, переодеть всех стажеров учебного центра в форму КГБ, Даже сшили мундиры, которые мы, правда, одеть не успели. А наш будущий командир — Леонид Гаврилович Осипенко, впоследствии руководивший учебным центром в Обнинске, многие годы был единственным адмиралом-генералом: адмиралом ВМФ и генералом КГБ. Лишь несколько лет назад перестали ломать комедию, и приезжающие на обучение подводники ходят по территории АЭС во флотских мундирах.

Глава III

Л.Жильцов

В июле 1955 г. в коридоре на Большом Козловском меня остановил А.Орел:

— Поздравляю, Лев, подобрали тебе командира! Толковый, хороший человек с Тихоокеанского флота. Фамилию специально не говорю — до приказа. Думаю, будет в самый раз.

Первым моим ощущением было огромное облегчение. Но потом появилась тревога. Что это за человек? Поладим ли с ним? Впишется ли он в уже сформировавшийся экипаж?

Через несколько дней раздался телефонный звонок, положивший конец неопределенности:

— Встречай своего командира! Капитан 2 ранга Леонид Гаврилович Осипенко!

Прибытие командира совпало с крайне назревшей необходимостью вызвать с флотов личный состав срочной службы и сверхсрочников. Мы уже думали, что наши бумажные хлопоты подходят к концу, увы, они только начинались.

Встреча, оформление, фотографирование, переодевание, размещение... Это как раз было самым простым. Сложнее подготовить эту, в отличие от подобранных один к одному офицеров, довольно разношерстную публику к предстоящей службе на сверхсекретном корабле. И самое главное, привести их в норму в условиях, когда нет ни самой лодки, ни казармы, а вместо военного «ать-два!» обращаться друг к другу для маскировки можно лишь по имени-отчеству.

На матросов мало действовали привычные на флоте методы: угрозы по партийной линии или призывы к патриотическим чувствам. Они требовали всего, что им полагалось по закону, начиная с морского пайка и кончая бесплатным кино пять раз в неделю.

Неразрешимой проблемой оказалось питание личного состава в обычной столовой, где обедал и ужинал персонал нашего стенда. При существовавших ценах берегового матросского пайка не хватало на то, чтобы прокормить здорового двадцатилетнего парня, стоявшего по восемь часов на вахте. Чего мы только не придумывали в течение нескольких месяцев, чтобы выкрутиться!

Матросов разместили в отдельном двухэтажном доме, в котором был установлен казарменный порядок при полностью гражданских внешних атрибутах. Всего мы приняли 33 матроса и старшины срочной службы и шесть сверхсрочников, из которых холостяков поселили в казарме, а женатых, как и офицеров, на квартирах.

Жилищная проблема и по сей день одна из самых острых в армии. Помню, мне пришлось специально съездить в Баку для вербовки сверхсрочников. Первым вопросом, как правило, был такой: «Где мы будем жить?» Это понятно: людям по сути дела предлагалось вместе с семьей покинуть дом, чтобы месяцами, если не годами, жить неизвестно где. К тому же я, по соображениям секретности, не мог говорить ни о том, что лодка будет атомной, ни о месте будущей дислокации. Так что из всей спецкоманды только четверо мичманов дали согласие ринуться в будущее с закрытыми глазами. Двигало ими, как мне кажется, патриотическое чувство, на которое я особенно нажимал, любовь к подводным лодкам и не в последнюю очередь сознание того, что раз за ними из Москвы специально послали человека, значит в них действительно нуждаются. Не знаю, много ли людей в других странах согласились бы принять весьма туманное предложение из одного только чувства патриотизма.

Кстати, из четверых мичманов лишь один не осилил новую должность, и для него пришлось подыскать работу полегче. Что касается остальных, то Иван Гаврилович Шемелин был назначен на вторую лодку, а радиотелеграфист Иван Иванович Ершов и торпедист Александр Николаевич Крикуненко влились в наш экипаж. Именно вокруг них — первых сверхсрочников-атомщиков — формировались кадры подлодки. На это потребовалось около полугода.

Дело в том, что матросов к нам прислали самых разных: подводников, надводников, ремонтников, дисциплинированных и недисциплинированных. На занятиях с офицерами большинство из них заразились стремлением как можно скорее и полнее освоить атомную лодку. Других же, снабженных отличными характеристиками и девственно чистыми карточками взысканий, через непродолжительное время пришлось отправить обратно. И выучка на кораблях, на которых они служили, была не на высоте, и замполиты, не дрогнув, подписали прекрасные характеристики людям, от которых хотели избавиться, и отделы кадров с легкой душой отфутболили их куда подальше. Не хочется называть имен, но отмечу, что особенно много неграмотных, ленивых и недисциплинированных матросов командировали нам с крейсера «Каганович» Тихоокеанского флота.

Тридцать лет спустя, на юбилее нашего стенда я встретил нескольких бывших «трудных», которых мы все-таки оставили в экипаже. Как гордились они тем, что их руками были пущены и освоены первые механизмы, как приятно им было вспомнить, каким трудом далась нам всем подготовка к службе на первом атомоходе.

Надо признать, что служба у матросов была не из легких. Весь личный состав расписан, как на корабле, на трехсменную вахту. Дневная смена заступала в 8.00 и уходила отдыхать в 18.00. А в перерывах между вахтами проводились занятия, как по боевой подготовке, так и политические. Последним везде уделялось особое внимание, но у нас проводить, как это требовалось инструкциями, три часа подряд за политбеседой оказалось невозможно. Политрук не переставал сокрушаться по этому поводу: «Приедет проверяющий — головы нам снесут! Никто не поверит, что на берегу матросы и офицеры устают больше, чем в море».