Варвара Самсонова - Дочь Сталина

«28-го августа послал тебе письмо по адресу: «Кремль, Н. С. Аллилуевой». Послал по аэропочте. Получила? Как приехала, как твои дела с Промакадемией, что нового, — напиши. Думаю принять ванн 10. Погода хорошая. Я теперь только начинаю чувствовать громадную разницу между Нальчиком и Сочи — в пользу Сочи. Думаю серьезно поправиться.

Напиши что-нибудь о ребятах.

Целую.

Твой Иосиф». (Из письма Сталина 29 августа 1929 года.)

«Без тебя очень и очень скучно, как поправишься, приезжай и обязательно напиши мне, как себя чувствуешь. Мои дела пока идут успешно, занимаюсь очень аккуратно. Пока не устаю, но ложусь в 11 часов. Зимой, наверное, будет труднее…» (Из письма Надежды 27 сентября 1929 года.)

«Как твое здоровье. Приехавшие т.т. (Уханов и еще кто-то) рассказывают, что ты очень плохо выглядишь и чувствуешь себя. Я же знаю, что ты поправляешься (это из писем). По этому случаю на меня напали Молотовы с упреками, как это я могла оставить тебя одного…» (Из письма Надежды 19 сентября 1930 года.)

«Попрекнуть тебя в чем-либо насчет заботы обо мне могут только лишь люди, не знающие дела. Такими людьми и оказались в данном случае Молотовы. Скажи от меня Молотовым, что они ошиблись насчет тебя и допустили в отношении тебя несправедливость. Что касается нежелательности твоего пребывания в Сочи, то твои попреки так же несправедливы, как несправедливы попреки Молотовых в отношении тебя…» (Из письма Сталина 24 октября 1930 года.)

«Направляю тебе «семейную корреспонденцию». Светланино письмо с переводом, т. к. ты вряд ли разберешь все те важные обстоятельства, о которых она пишет…

Здравствуй папочка, приезжай скорее домой фчера ритка токой пракас зделала уж очень она азарная целую тебя твоя сятанка». (Из письма Надежды 21 сентября 1931 года, автограф Светланы.)

«Здравствуй Иосиф.

В Москве льет без конца дождь. Сыро и неуютно. Очень много заболевших гриппом. Ребята, конечно, уже болели гриппом и ангиной, а я спасаюсь, очевидно, тем, что кутаюсь во все теплое. За город так и не выбралась. В Сочи, наверное, прекрасно, это очень и очень хорошо.

У нас все идет по-старому однообразно — днем заняты, вечером дома и т. д…» (Из письма Надежды 26 сентября 1931 года.)

Может, если бы Надежда Сергеевна знала о том, что муж действительно по-настоящему любит ее, судьба ее сложилась бы иначе… Но Сталин умел скрывать свои чувства и тогда, когда это было совершенно не нужно, не выгодно ему. Он как будто специально старался показать грубость, жестокость, приучить к ней близких, особенно старшего сына Якова, который даже пытался наложить на себя руки. На Надежду Сергеевну это событие произвело огромное впечатление… И все же Сталин по-своему очень любил жену, о чем свидетельствует запись из «Дневника» М. А. Сванидзе.

«…Заговорили о Яше. Тут И. (Сталин. — В. С.) вспомнил его отвратительное отношение к нашей Надюше, вновь его женитьбу, все его ошибки, его покушение на жизнь, и тут И. сказал: «Как это Надя, так осуждавшая Яшу за этот его поступок, могла сама застрелиться. Очень она плохо сделала, она искалечила меня»… Что дети, они ее забыли через несколько дней, а меня она искалечила на всю жизнь…»

«У нее был череп самоубийцы…»

С определенной степенью вероятности можно представить, как Надежда Сергеевна, мать Светланы, провела два последних дня своей жизни, ибо об этом сохранились достаточно достоверные свидетельства.

7 ноября 1932 года она, по словам H. С. Хрущева, была на демонстрации. Он стоял рядом с нею, в стороне от Мавзолея — в группе «актива».

Был сухой, пасмурный день. Торжественно маршировали колонны военных. Везли пушки. Командиры ехали на конях. В микрофон, как положено, кричали: «Да здравствует!..» Толпы мощным ревом отзывались: «Ура!»

«Аллилуева была рядом со мной, мы разговаривали. Было прохладно, Сталин на Мавзолее, как всегда, в шинели. Крючки шинели были расстегнуты, полы распахнулись. Дул ветер.

Надежда Сергеевна глянула и говорит:

— Вот мой не взял шарф, простудится и опять болеть будем.

Вышло очень по-домашнему и никак не вязалось с представлением о Сталине, о вожде, уже вросшем в наше сознание…»

Светлана стояла рядом с матерью с красным флажком в руке. Никита Сергеевич то и дело приподнимал девочку над толпой, чтобы она могла все как следует разглядеть…

«Я помню первый в моей жизни парад на Красной площади, куда меня взяла мама. Мне было шесть лет и детские впечатления были яркими. На следующий день наша гувернантка сказала, чтобы мы описали то, что видели на площади. Я написала: «Дядя Ворошилов ездил на лошади». Мой 11-летний брат высмеял меня, сказав, что надо писать: «Товарищ Ворошилов скакал на коне». Он довел меня до слез, а мама смеялась. Она на минуту заглянула в детскую в пестром махровом халате и ушла…» (С. Аллилуева. «Только один год»).

Светлане запомнился последний разговор с матерью. «Она позвала меня в свою комнату, усадила на свою любимую тахту (все, кто жил на Кавказе, не могут отказаться от этой традиционной тахты) и долго внушала, какой я должна быть и как себя вести. «Не пей вина! — говорила она. — Никогда не пей вина!» Это были отголоски ее вечного спора с отцом, по кавказской привычке всегда дававшего детям пить хорошее виноградное вино. В ее глазах это было началом, которое не приведет к добру. Наверное, она была Отрава, — брата моего Василия впоследствии погубил алкоголизм. Я долго сидела у нее в тот день на тахте, и оттого, что встречи с мамой вообще были редки, хорошо запомнила эту, последнюю» («Двадцать писем к другу»).

…Что же произошло дальше?

В ночь на 8 ноября Надежда Сергеевна с мужем присутствовали на вечеринке по случаю 15-й годовщины Октября в кремлевской квартире Ворошилова. Позже ее подруга Полина Семеновна Жемчужина, жена Молотова, рассказывала, что, когда «вечеринка» подходила к концу, Сталин, проходя по залу, бросил окурок папиросы в лицо Аллилуевой, сидевшей на диване рядом с Жемчужиной. Надежда Сергеевна кинулась к выходу, Жемчужина — за ней.

Она рыдала навзрыд, говорила, что больше не в силах жить с этим человеконенавистником, отравившим всю ее жизнь, что не может без боли думать о детях, но дальше терпеть все это — выше ее сил. Полина Семеновна утешала Надежду, как могла, звала к себе, чтобы они вместе провели остаток ночи. Но Аллилуева не согласилась и ушла к себе.

Н. С. Хрущев также упоминает о том, что оскорбление Надежды Сергеевны имело место, но в подробности не вдается.