Все мои ребята. История той, которая протянула руку без перчатки - Рут Кокер Беркс
– Конечно, – ответила мать Дугласа и поспешила в комнату, словно хотела навести в ней порядок. Она убрала с дивана газету, а когда мы сели, унесла на кухню стаканы с журнального столика. Послышался звук спускаемой воды, и в комнату вошел отец Дугласа. Жена сказала ему, что сын хочет поговорить о чем-то важном.
Дуглас молчал, поэтому говорить пришлось мне.
– У вас прекрасный дом, – соврала я. – Теперь я понимаю, почему сын хотел с вами встретиться.
Я этого так и не поняла, но в любом случае меня это не касалось.
Дуглас рассказал родителям все. Выпалил слова залпом и содрогнулся от спазма, испугав меня. Я положила руку Дугласу на плечо. Родители были потрясены.
– Я думала… – Мать Дугласа осеклась: она смотрела на мою руку, лежащую на плече у ее сына. Я подарила ей надежду. Она думала, что дело во мне. Что я беременна. Или что я просто двадцатилетняя потаскушка, которая втянула ее глупого сына в неприятности. Но это, по крайней мере, означало бы, что Дуглас не гей.
– За что ты так с нами? – прошептала женщина.
Она встала, и Дуглас снова вздрогнул всем телом. Интересно, сколько раз родители колотили его, пытаясь выбить из него гея? Дуглас поднялся с дивана и сутуло сжался, готовый защищаться.
– У тебя гнилая душа, – сказала ему мать.
Она повернулась к своему мужу, который качал головой, оттянув нижнюю губу и оголив зубы. Трус, пытающийся казаться смельчаком.
– Я всегда это знала, – сказала женщина. – Но приходить сюда и…
– Довольно, – сказала я, направляясь к двери. – Мы вас поняли. Спасибо. Дуглас хотел, чтобы вы знали.
Сам Дуглас промолчал; он еле стоял на ногах.
В машине он по-прежнему не произнес ни слова.
– Мне жаль, – проговорила я. А что еще тут скажешь?
Он кивнул. Я сказала ему, что он может переночевать у меня. Дело было в пятницу, и Эллисон была у отца. А утром я собиралась отвезти его в один из мотелей Хот-Спрингса. Они были раскиданы вдоль Уашита-авеню и Парк-авеню, потому что в наш город на источники приезжало много народу.
Я снова и снова прокручивала в голове слова матери Дугласа: «У тебя гнилая душа».
Я достала несколько простыней, чтобы Дугласу удобнее спалось на диване. Ночью я встала, чтобы проверить, как он себя чувствует. Нетронутые простыни так и лежали стопкой – Дуглас спал в одежде. Даже во сне он, кажется, старался занимать как можно меньше места.
Еще больше мужчин звонили мне перед тем, как вернуться. Когда они приезжали в Арканзас, я отвозила их в мотели, где за небольшую сумму они могли жить сколько потребуется. Благодаря Бонни я многое узнала о программе жилищной помощи. Соцзащита начала выплачивать больным СПИДом пособия по инвалидности, и я стала помогать им получать эти деньги. Эти парни всю жизнь работали в городах. Они вкладывали деньги в систему, которая их не принимала. Чтобы получить пособие, нужно было всего-то принести записку от врача. Да-да, записку. Она могла быть нацарапана хоть на спичечном коробке, и в ней должно было значиться: «Я врач этого пациента, и я считаю, что он болен СПИДом».
У нас в городе была пара геев, которые, как я думала, станут мне помогать, но я ошиблась. Они работали в социальной службе, и поначалу я несколько раз старалась попасть именно к ним, но это их только раздражало. Они боялись, что кто-нибудь узнает об их ориентации, – пытались скрыть то, что и так всем было известно. Просто об этом никто не говорил, потому что они были завсегдатаями на городских праздниках и на балу изящных искусств. Мы с Сэнди тоже бывали на этих вечеринках. Обычно в сопровождении двух первых попавшихся мужчин, которых моей лучшей подруге удавалось подцепить. Некоторые из них покупали мне напиток за три доллара и думали, что взамен могут меня полапать. На какое-то время я оставляла найденных Сэнди кавалеров без внимания и могла спокойно наблюдать, как эти два гея ведут себя в обществе, которое их полностью принимало, – ведь они соблюдали все правила.
Не то чтобы я ждала от них тайного знака, который указал бы на то, что мои запросы будут обрабатываться быстрее… Вовсе нет, но я была поражена, увидев, как отчаянно они пытаются отделаться и от меня, и от парней, которых я приводила. Когда мы встречались, они смотрели сквозь меня.
Но я не сдавалась. В очередях к бюрократам я, словно тренер на соревнованиях, давала ребятам наставления. Ведь чтобы все уладить, нам нужно было выигрывать каждый матч. Для меня эти парни были чемпионами, а вместе мы составляли одну команду.
– Так, сейчас мы пойдем в отдел выдачи продуктовых талонов, – говорила я. – На все вопросы можно отвечать только «да», «нет», «не знаю». А если чинуши станут чудить, я тебя прикрою.
Выйдя из кабинетов, мы анализировали проделанную работу, и я говорила ребятам, что горжусь ими.
Если я встречала слабеющих парней в больницах, менять что-то было уже поздно. Но здесь, за пределами клиник, я пыталась урвать у жизни каждую крошку радости. Эти мужчины так долго жили с клеймом отбросов общества, что теперь до смерти боялись просить о помощи. Я должна была сопровождать их на каждом этапе и не давать им унывать.
Вскоре стало понятно, что мне придется заниматься еще и свидетельствами о смерти. В больницах меня часто просили заполнить анкету для выдачи этого документа, а ведь я не знала о своих подопечных даже самых простых вещей. На свидетельствах о смерти я настаивала: так все будут знать, что они жили и умерли, что они существовали. Они были этого достойны. После всего пережитого они не могли остаться «ничейными иксами». Как-то раз в начале 1987 года ко мне обратились сразу несколько парней из разных штатов, и я собрала их вместе. Заказала пиццу и, пока мы ели и смеялись, засыпала их вопросами, словно ведущий телевикторины. «Помните девичью фамилию матери?» «Кстати, а откуда вы родом?» Мне приходилось постоянно помогать ребятам заполнять разные анкеты, так что в этих расспросах не было ничего необычного. Я просто сказала им, что эту информацию требуют в больнице «на всякий случай».
Мне хотелось, чтобы на парней обратили внимание, чтобы к ним относились уважительно. А еще чтобы они сами определяли свою судьбу, хоть окружающие и считали их возможности крайне ограниченными. Если я понимала, что у больного достаточно сил, то привозила его на кладбище Файлс и спрашивала, где бы он хотел быть погребен. Я похоронила рядом со своими родственниками многих, но были пациенты больниц, которых я едва успела узнать. А теперь мне встречались такие ребята, как Дуглас, которые постепенно приходили к жуткому осознанию того, что однажды их не станет. При этом и я, и они понимали, что это произойдет довольно скоро.
Джон, Дэнни, Нил. Я водила ребят по кладбищу и рассказывала о людях, которые там покоятся.
– А может, вам хочется быть поближе к дороге, чтобы оставаться в курсе событий?
Это предложение обычно было по душе тем, кто поразговорчивее. Тихони же часто выбирали место под дубом. Но обычно, показав ребятам все кладбище, я замолкала.
– Пройдитесь немного и встаньте там, где вам нравится больше всего: это и будет ваше место.
Я записывала все желания ребят в дневник. Дуглас выбрал место под дубом.
Мы с Эллисон сидели на церковном обеде, на который все принесли угощения. И каждый надеялся покорить собравшихся своей запеканкой из батата. На наших глазах разворачивалось негласное состязание. Я чувствовала себя вне конкуренции, потому что и так знала, что приготовила лучшую жареную курицу – такой вкуснятины прихожане еще не пробовали. Любая хозяйка прослезилась бы: настолько это блюдо было великолепно. Я насыпала в бумажный пакет муку, соль и перец и обваляла
