Людмила Бояджиева - Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века

В 1941 году Синатра дебютировал на экране — в мюзикле «Ночи Лас-Вегаса», где спел свой шлягер «Я не буду больше улыбаться». В результате опроса, проведенного в этом же году журналом «Билл- боард», он был признан лучшим певцом, опередив Бинга Кросби, державшего этот титул с 1937 по 1940 год!

Однажды ему позвонил Санни:

— Старик, еле нарыл твой номер. Ни фига себе! Такой фурор! Ты обскакал самого Кросби! Банкет зажмешь?

— А ты приедешь?

— Ну, старина, это проблематично. У меня автосервис, дел полно. Аккордеон достаю по праздникам — мы тут небольшую оркеструху замутили, играем в дансинге. Наших давно не видел. Престо в армии — представляешь, как он там без шляпы? Наверное, под пилоткой ее носит. Красавчику два зуба выбили. Он женился на денежном мешке из Айдахо. Но ты! Ты-то как рванул! Ну прямо… высший пилотаж. — Санни засопел. — Я видел кино — это класс! Я в тебя всегда верил! Помнишь, ты хотел сбежать, а я тебя вернул? Там, на шоссе, ночью? Я весь в коровьем дерьме вывозился. Здорово было!

Они еще поговорили — существа с разных планет. Автозаправка и Голливуд — что общего? Воспоминания — хрупкий хлам. Пообещали непременно увидеться, собрать всю банду. И было ясно, что никто никуда не поедет и вожделенная вечеринка растворится в воздухе времени, как сигаретный дым…

«Шел Синатра по шоссе и сбежал от всех…» — бормоча, он вошел в душ и набрал номер девушки, которая всегда его ждала:

— Лора, сладкая моя бэби… Слушай, милая, кто журналюгам про нас слил? Ну не плачь. Ты совершенно ни при чем, бедняжка? Разболтала подружке случайно, а остальное она? Ладно, ладно, крошка, меня на мякине не проведешь — воробей стреляный. Так вот — я тебя больше не знаю. — Зажав трубку, из которой полились бурные рыдания, Фрэнк на цыпочках подошел к двери и заглянул в комнату Нэнси. — Привет, милая! Хорошо спала?

— Хорошо, — коротко ответила жена и отвернулась. Она дулась уже третий день, с того момента, как прочла эту проклятую статью. Фрэнк был изгнан из супружеской спальни и сослан в кабинет на диван.

Вернувшись к себе, он гневно крикнул в телефон:

— Все! Мисс Гудинг, если вы будете меня преследовать, я приму серьезные меры! — И хлопнул трубку на рычаги.

Идиотская история, надо быть осторожней… Жуткое место этот Голливуд, он прямо нашпигован голодными репортеришками. Выследили и засняли! Да еще возле мотеля: идут в обнимочку, птенчики… Тьфу!

Белокурую старлетку Элору Гудинг Фрэнк приметил сразу же по прибытии в Голливуд. Ресторан, танцульки, отельчик на берегу, туда-сюда… Он еще не успел осмотреться в этом вожделенном месте, а уже попал во все газеты: «Очаровательная Элора Гудинг заполучила самого желанного мужчину Америки!» Определение, конечно, весьма лестное, но оно не порадовало Нэнси.

Да и Элора, хотя и вправду прелесть, никого не заполучила. Фрэнки же, получше изучив обстановку в Голливуде, ахнул: поговорка «пустили козла в огород» — это про него! Здесь ведь даже продавщицы в магазинах все как на подбор — не хуже Ланы Тернер…

— Ай! Больно! — вопил «самый желанный мужчина Америки», пытаясь высвободить ухо из материнских пальцев. Одно доктор при родах покалечил, другое — родная мать… Нэнси тихо плакала в уголке. Слезы падали на газеты с проклятыми заголовками.

— Ты должен дать нам слово, что это не повторится! — выставила ультиматум Долли. — Иначе я немедля забираю Нэнси с малюткой и мы возвращаемся в Хобокен.

— Да… Да вот вам крест — никогда больше! — Фрэнки метался от жены к матери, божась и вымаливая прощения. Элору Гудинг он в самом деле бросил. Но сколько их еще, длинноногих секси, ждет своей очереди? Аппетит Фрэнка только разгорался, и садиться на «диету» он отнюдь не планировал.

За «Ночами Лас-Вегаса» последовала череда музыкальных фильмов, в которых Синатра играл ловких весельчаков, отлично танцующих, отбивающих степ, изящно флиртующих и острящих. Легкость — неуловимое сияние молодости. Немногим удается сохранить этот блеск на всю жизнь. Это как божественный дар: кто-то не замечает его, не знает, как им воспользоваться, а кто-то аккуратно творит из него свое призвание. Фрэнки был влюблен в свое дело. Лицо его светилось счастьем. То, что он делал, было прекрасно — это знал он сам, и это понимали зрители.

Он был чрезвычайно подвижен, музыкален и наполнен некой летучей субстанцией, слагавшейся из ощущения собственной силы, предвкушения перспектив и постоянной влюбленности в очередную красотку. Он весь светился интересом к собеседнику и, казалось, обожал весь мир.

Однажды вечером отец протянул ему письмо, полученное по почте. Оно начиналось с дружеского «Привет!» и было подписано президентом Америки. Президент сообщал, что Фрэнсис Альберт Синатра должен явиться для дачи присяги и несения службы в рядах армии Соединенных Штатов. Стандартная повестка. Приглашение не на парад, не на чаепитие в Белом доме, а на войну! Достала она уже всех! Европу разгромили, теперь подавай второй фронт — американцев к ружью!

— Эта чертова война никогда не кончится! — Лохматые брови Мартина свирепо ерошились. — Они уже гребут всех, кого попало. Даже знаменитого певца, между прочим, уже не мальчишку, вдобавок семейного и с врожденной травмой уха! Черт! Есть надежда, что ты будешь петь в каком-то полковом оркестре. Не пошлют же они тебя стрелять!

— Ты о чем, старик?! — Фрэнк побагровел. — Я не трус. По фигу мне эти сраные пули! Отсиживаться в окопе не стану. — Он поморщился, схватился за голову: — Но карьера! Стоит на месяц отлучиться — и найдется с десяток «заместителей». А контракты с бродвейскими театрами?.. Черт! Все коту под хвост!

— Зря ты так. Второго Синатры нет!

— Но я не хочу потом начинать все сначала!

После шумных семейных дебатов решено было

вновь обратиться к Вилли Моретти. На этот раз Вилли сказал, что пора бы им познакомиться с самим Багси, фамилию которого произносили шепотом. Отец и сын Синатры на следующий день вылетели в Нью-Йорк.

«Матерый враг полезней трех закадычных слабаков-друзей»

Расположившись в кресле первого класса и потягивая виски, Мартин решил поставить сына в курс дела:

— Звали его Бенджамин Зигельбаум, он родился в бандитских трущобах Бруклина году этак в девятьсот третьем — девятьсот пятом… Ну, считай, лет на пять моложе меня. Выходит, сейчас Багси уже сорок с хвостиком…

— Па, может мы будем говорить потише? — Фрэнк кивнул на соседа по креслу, занятого чтением немецкой газеты с фото Гитлера на первой полосе. Фюрер, с вдохновенным лицом параноика, выступал перед толпой.