Наталья Горбачева - Без любви жить нельзя. Рассказы о святых и верующих

— Это Надсон, — перебила я.

— Вы знаете эти стихи, дорогая Наташенька?

— Немного, — вздохнула я, потому что слышала мелодекламацию Анны Вячеславны уже много раз.

— Такой несчастный был этот Надсон и прожил всего двадцать пять лет… Им так все увлекались. А какие еще его стихи вы знаете?

— Анна Вячеславна, мне надо бежать. Давайте как-нибудь вечерком соберемся…

— Да, да, прекрасная идея, — согласилась она с радостью. — И я вам прочту описания Золотоноши из письма моей рано умершей подруги Валечки… Вы не пожалеете и оцените как литэратор. Женечка обещал через неделю прийти, как он обрадуется, что я нашла эти письма…

— Ну ждите, — усмехнулась я, имея в виду ее «через неделю». За девяностолетней старушкой досматривала я, родственники давно самоустранились.

Последующие дни ситуация постепенно накалялась. Анна Вячеславна жила каким-то особенным в этот раз ожиданием встречи с сыном, наверно из-за обнаруженной в себе «неблагодарности к обожаемой начальнице гимназии». Она часто повторяла мне историю про «найденные» письма, которым «так обрадуется Женечка». Но я-то знала, что сыну до этих писем… дела нет. Он скажет ей: «Аня, я сто раз слышал про них, у тебя склероз». Мать он называл почему-то Аней.

— Вообще свинство, Анна Вячеславна, что он так редко к вам приходит, — пыталась я возмущаться. — Он думает, что вы Духом Святым питаетесь?

— Деточка, но он же занят. Часто болеет…

— Чем же этот пенсионер со стажем так сильно занят? На метро до нас пять остановок без пересадки.

— Нет, там все время какие-то дела. Он любит с друзьями встречаться. Они, знаете, со школы дружат — больше полвека… Такие славные ребята, веселые! На гитаре играют, в походы ходят… Не пропускают ни одной театральной премьеры! Кто-то у них билетики достает, кажется, Валера. Это же ведь невероятно трудно. Но у него, знаете ли, связи в театральных кругах…

Об этом я тоже много раз слышала и старалась не ругаться. Но сейчас мне показалось, что необходимо умерить радостное ожидание соседки.

— Вот бы и устроили показательный поход к вам, — жестко сказала я. — В квартире убрались бы, окна помыли. Запас продуктов сделали: колбасы достали, сыру хорошего, гречки, сгущенки, туалетной бумаги принесли бы… Всё на меня надеются! А на каком основании, скажите, пожалуйста?

— Я вижу, деточка, вы не в духе… — печально ответила Анна Вячеславна.

— Да, я не в духе! Надоело слышать, какой ваш Женечка распрекрасный…

Она вздохнула, покачала головой и отправилась восвояси по длинному коммунальному коридору, вздрогнула плечиками, когда я с силой распахнула свою дверь.

И вот долгожданный день настал. С порога радостная Анна Вячеславна сказала сыну:

— Здравствуй, здравствуй, Женечка. Ты удивишься, но я обнаружила в своем секретэре пачку писем из Золотоноши.

Женя, который облагородил нашу коммуналку запахом дорогого парфюма, нагнулся, чмокнул ее в щеку и сказал:

— Аня, у тебя склероз.

Я пошла на кухню ставить чайник: у меня в гостях была знакомая супружеская пара. Отправившись минут через десять звать их к столу, я увидела, как раскрылась соседкина дверь и вышел Женя. За ним семенила Анна Вячеславна.

— Женечка, ну что ж ты так быстро уходишь. Я очень по тебе соскучилась… Как Игорек? Не болеет?

— Аня, я же говорил тебе, что сегодня всей компанией идем на Таганку.

— Да, да, — упавшим голосом ответила Анна Вячеславна. — Я вижу ты в выходном костюме…

— Ну, давай! — Он чмокнул ее в щеку и исчез за дверями.

Я попыталась как-то развеселить ее, но старушка не слышала меня; тяжело ступая, она зашаркала в свою комнату.

Мы пили чай и болтали на кухне довольно долго, так что инцидент с Женей забылся. И вдруг появилась Анна Вячеславна, с лицом мертвенной бледности и с каким-то бессмысленным выражением. Правильней сказать: лица на ней не было. Она окинула всех мутным взглядом и сказала:

— Я выброшусь из окна…

Чего-то подобного я и ожидала. Хотелось побежать на Таганку, найти веселую Женину компанию и надавать всем пендюлей. Вот был бы настоящий спектакль, а не брехтовская сомнительная притча о проститутке «Добрый человек из Сезуана»! Женечка пятый раз пошел на этот знаменитый — тем, что там играл Высоцкий, спектакль — тащи´ться от глупого «парадокса» таганского зрелища. «Боги (какие боги? не иначе, черти) спустились на Землю, долго и безуспешно ищут хотя бы одного доброго человека, — прочла я в рекламном проспекте спектакля, который Женя принес матери позапрошлый раз. — И, наконец, находят… проституку из Сезуана по имени Шен Те. Она единственная, кто открыл им двери, когда они просили ночлега. Парадокс ее жизни в том, что чем больше она делает добра окружающим людям, тем больше бед обрушивается на нее саму…» Потому, видимо, что Женя любит смотреть такие спектакли со странной идеологией, он и не делает добра… Чтобы беды не обрушились на его уже седую голову. Как ранят душу старушки-мамы его раз в декаду пятнадцатиминутные посещения, он даже не задумывается. А я не рассказываю — бесполезно!

— Анна Вячеславна! — выдохнула я. — Успокойтесь, пожалуйста… мы с вами!

— Нет, нет, я совершенно никому не нужна, — прикрыла она веки, из-под которых скатились две крупные слезы, и прислонилась к стене.

Мы усадили ее за стол, налили чаю и все вместе попытались как-то развеселить, но она только тяжело дышала. Сделав знак, чтобы все замолчали, а лучше бы ушли в комнату, я обняла и прижала ее к себе, чувствуя, как колотится старое сердце… Так мы просидели с полчаса.

Потом я довела ее до комнаты и уложила в постель. Кажется, она заснула.

Я представила, что теперь в течение целой недели Анна Вячеславна будет в раздрызганном состоянии и придется за ней усиленно наблюдать: не шутка ведь произнести «выброшусь из окна». Только этого не хватало!

Несколько раз за вечер я наведывалась к ней в комнату: было темно и тихо. Уже ближе к ночи, заглянув в ее дверь, увидела, что Анна Вячеславна сидит на своем обычном месте за секретером под лампой, в белой косыночке: стало быть, молится о своих покойниках.

Только тут вспомнила я, что если завтра — день Святой Троицы, значит, сегодня была Троицкая родительская суббота. В те времена я только воцерковлялась и малодушно подумала, может, не ходить завтра в церковь — мало ли, что старушке в голову придет… И служба на Троицу длинная…

Но с утра все-таки заставила себя пойти на службу, хоть и с опозданием. Помолилась, чтобы Анна Вячеславна пришла в себя. Коленопреклоненные молитвы, когда почти час стоишь коленями на разложенной по церковному полу траве, не показались в этот раз очень длинными. Когда принесла домой освященные березовые ветки, в нашей коммуналке стало совсем празднично: запахло свежестью, рощей… Наконец, я села на кухне, словно на природе, за свой «утренний» — во второй половине дня кофе. Тянула время, потому что боялась идти в комнату к соседке. Не хотелось спугнуть хорошее свое настроение — редкую тогда гостью… Очень любила я совет одного французского режиссера: «Если барометр показывает ясно, не стучи по нему».