Владимир Голяховский - Это Америка

В 70–80 годах Вена стала для эмигрантов из России воротами в Европу и в мир. Дипломатических отношений между Россией и Израилем не было. Президент Австрии Бруно Крайский, известный еврей — антифашист, разрешил евреям останавливаться в Вене на несколько дней для оформления бумаг. Их проживание оплачивалось американским правительством и с помощью частных пожертвований.

Лиля с Лешкой шли вдоль стеклянной стены внутри аэровокзала, за стеклом стояли встречающие. В толпе они разглядели радостные лица Коли и Лены Савицких и тети Берты — они приехали из Льежа. Паспортный контроль прошли легко и быстро, предъявили свои выездные визы, в которых не было слова «Австрия», но австрийские пограничники уже видели тысячи таких виз, знали, что это люди из Советской России, и приветливо им улыбались.

Сразу за паспортным контролем к ним навстречу устремилась какая-то молодая женщина.

— Шалом! — приветствовала она их певучим голосом. — Вы доктор Берг?

У нее в руках был листок со списком фамилий — информация о прилетевших.

— Шалом, да, это я с сыном.

— Куда вы едете — в Израиль или в Америку?

Лешка сразу ответил:

— В Америку.

— Да, в Америку, — подтвердила Лиля.

— Вы хорошо подумали? В Израиле вы нужней и возможностей там для вас больше.

— Спасибо за предложение, но мы хотим ехать в Америку.

Израильтянка продолжала горячо настаивать:

— В США вам будет намного трудней, и вашему сыну тоже. Подумайте хорошенько.

— Мы уже твердо решили.

— Если вы передумаете, мы завтра же переправим вас в Израиль, вам даже не надо останавливаться в Вене. И в Израиле вы сразу начнете работать.

Лиля удивилась: как она сможет работать без знания языка? Но ей не хотелось обсуждать свои планы, она только сказала:

— Извините, но мы уже всё решили.

Эмигранты из России могли выбирать между Израилем, Америкой и Канадой. Были и такие, кто хотел ехать в Австралию. Но израильтяне хотели привлечь как можно больше людей, соблазняли обещаниями работы и обустройства.

Наконец к Лиле с Лешкой почти бегом подошли Савицкие с Бертой. Берта подбежала первая, обняла Лилю с Лешкой:

— Свободны, свободны! Наконец-то!

Действительно, впервые в жизни они были свободны.

Обнялись и поцеловались с Савицкими, но лишь успели перекинуться несколькими словами, как подошел мужчина:

— Вас ждет машина — поедете в гостиницу для политических беженцев.

Впервые они услышали, что являются теперь «политическими беженцами». Мужчина продолжал:

— Гостиница маленькая, чемоданы брать с собой не разрешается. Переложите в сумки все необходимое для проведения нескольких дней в Вене. Чемоданы получите перед отправкой в Рим.

Вот тебе на! Лиля стала быстро отбирать белье, пижамы, посуду. Что еще? Да, предупреждали, что нужна электроплитка, кастрюля, чайник, мыло, носки, чулки, еще какие-то мелочи. Вещи на подарки и на продажу — водка, шампанское, фотоаппарат. Лешка возился в своем чемодане, обязательно хотел взять блокнот, нервничал и злился, что не может его найти.

— Зачем тебе блокнот?

— Письма Ирке буду писать!

Лиля вздохнула — против любви возражать не станешь.

Берта сказала:

— Мы приедем к вам в гостиницу и тогда наговоримся.

С таким маленьким количеством вещей они действительно почувствовали себя беженцами… Быстро втиснувшись в микроавтобус «форд», Лиля и Лешка поехали в город.

Маленькая трехэтажная гостиница Zum Türken («У турков») за Дунайским каналом вся пропахла запахом отварной курицы. Временный комендант, такой же беженец, провел их по узкой лестнице на второй этаж. По коридорам бегали дети и ковыляли старики, в конце стояла очередь в общий умывальник и туалет. Через полуоткрытые двери комнат Лиля заметила: в каждой размещалась целая семья, кругом теснота, все готовят на электроплитках.

Комендант держался сухо, даже надменно, на ходу объяснял:

— Вам полагается по три доллара в день на каждого, получите у меня в австрийских шиллингах, распишетесь. На эти деньги в ресторан не находишься, но через улицу есть продуктовый магазин. Там дешевле всего курица, вот все и варят.

Он отпер маленькую узкую комнату, вдоль серых стен стояли четыре железные кровати и сложенная раскладушка, один небольшой стол и два обшарпанных стула. Грязное окно без занавесок выходило в тесный двор позади здания. Лиля откинула серые покрывала — на тощих матрасах лежало желтовато — серое застиранное белье. Она помрачнела, горестно вздохнула, на глаза опять навернулись слезы.

— Ой, Лешенька, вот она — жизнь эмигрантская. Такой я ее себе и представляла.

Он обнял ее:

— Мам, все будет хорошо. Это только начало трудное. Не обращай внимания на мелочи. Мне, например, на них наплевать. Вырвемся отсюда, и дела пойдут лучше.

Лиля растрогалась. Он прав, им обоим надо запастись терпением и обладать силой воли, чтобы научиться спокойно воспринимать тяготы эмиграции. Она только сказала:

— Знаешь, твоя бабушка Мария в детстве жила в Москве в ужасно старом, запущенном и тесном домишке. Жильцы называли его «гадюшник». Вот и мы назовем нашу гостиницу «гадюшником».

Неблагоустроенная гостиница была больше похожа на захолустный заезжий двор. Несколько таких гостиниц принадлежали богатой венке по имени мадам Бетина. Она владела сетью роскошных отелей, а как дополнительное «дело» содержала старые дома, приспособленные под временное жилье еврейских беженцев из России. За эти убогие жилища Бетине хорошо платили еврейские организации. В их примитивных условиях беженцы жили не дольше десяти дней, потом их переправляли дальше — в Рим.

В ожидании прихода Савицких и Берты Лешка пошел в общий умывальник с туалетом. Там стояла очередь, все с полотенцами через плечо. Люди ворчали:

— Что за безобразие — даже душа нет! Десять дней живем, не мывшись.

Действительно, от многих исходил удушливый запах пота, и стоявшие рядом демонстративно обмахивались ладонью или полотенцем. В умывальной на четыре раковины помещались еще четыре кабинки общего туалета. Один за другим в туалетные кабинки входили и выходили мужчины и женщины, и бедный парень наслушался из кабинок малоприятных кишечных звуков и нанюхался еще менее приятных запахов. Вернулся он в комнату мрачный:

— Мам, я даже не знаю, как сказать. Там такое делается…

— Дальше можешь не рассказывать, я все поняла.

— Мне-то плевать, но я не знаю, как ты будешь ходить туда.

Через час приехали Савицкие и Берта. Войти внутрь им не разрешили — посетителей не впускали, никому не полагалось видеть условия, в которых жили эмигранты в «гостинице». Лиля с Лешкой спустились к гостям: