Ностальжи. О времени, о жизни, о судьбе. Том II - Виктор Холенко
– Виктор Фёдорович, вот вы достигли такого возраста, а у вас не осталось ощущение, что вы что-то не успели сделать?
Ох, как я не любил подобных наивных вопросов, которые часто старались задавать молодые начинающие журналисты в моё прошлое газетное время своим интервьюированным, да и сейчас ещё такие вопросы нередко звучат с экрана телевизора. И в этот раз, чуть не порезав палец, я только и нашёлся в ответ досадливо буркнуть:
– Вот рыбу не успел пожарить, а ребята сейчас придут обедать…
Молодая женщина стушевалась и с нескрываемой лёгкой обидой сказала:
– Да нет, я в философском плане…
– Ещё не вечер, – говорю. – И что не успел, то стараюсь сделать. Да и какая тут философия? Надо просто жить и всегда вовремя делать всё, что необходимо: любить, работать, заводить семью, поднимать на крыло детей… Как на Руси заведено? Любить – так любить, стрелять – так стрелять. Ну а остальное – так, суета сует. А если уж утки летят высоко, то, как поётся в одной популярной песне, ты помаши им рукой. Пусть летят, потому что и у них такие же заботы и проблемы. Как и у людей. Вот и вся философия…
А сам, ещё раз вспомнив про юбилейный вечер, подумал про себя: нет, не напрасно мы прожили с Ириной Васильевной свою жизнь. Но итог подводить ещё, ой, как рано…
Впрочем, поживём – увидим…
23.11.2015 г. Сорочаны, Московская область.
9.
Весной я снова перешёл в бригаду грузчиков: хотя и научился делать бочки, но у меня не было ещё такой скорости и качества, как, например, у опытных мастеров и даже иманских ребят, освоивших профессию во время учёбы в ремесленном училище. Да и не собирался я всю жизнь посвятить этому делу – были у меня совсем другие планы, к осуществлению которых, правда, я ещё не знал, как и с какого боку приступить. И заработок был мизерный, потому что выработка была ещё низкой. А в бригаде грузчиков всё было проще: руки, спина, ноги – и вперёд по трапу с плашкоута, пляшущему на вечно неспокойной волне под ногами, и по песку пляжа с мешком или ящиком на плечах к трёхосному грузовику на берегу. Одним словом, ума не надо, и бери больше да неси дальше. Но здоровье, слава Богу, позволяло, и зарабатывали грузчики гораздо больше других. Хотя и во много раз меньше, чем в былые времена, когда на камчатском побережье пришлось поработать моему отцу, о чём он мне рассказывал уже повзрослевшему.
А вот традиции остались прежние. Отец, например, вспоминал, что при работе на необорудованном побережье в его время все повреждённые грузы тут же списывались. И грузчики этим постоянно пользовались, особенно при разгрузке продовольственных товаров. Уронил вроде бы нечаянно на шатком трапе ящик с копчёной колбасой или фруктовыми консервами, полетели щепки от тары. И всё – списание по акту, а грузчикам на обед. Только и тут уже некоторые перемены наступили. Например, ещё в самом начале работы бригадир договаривается с заведующим магазином, принимающим груз, сколько и чего можно условно повредить для обязательного списания. Сговаривались по-божески, не нахальничали и получали после работы несколько бутылок спирта и ящик с колбасой или тушёнкой, якобы разбитые при разгрузке. А потом всё делили по-братски между членами бригады.
Но не каждый день были грузы для магазина. В основном приходилось принимать на склады для хранения и отправлять по необходимости на плавбазы промысловое снаряжение – сети, канаты, траловые доски, соль, бочки для засолки сельди, цемент в мешках, строительные материалы и даже крашеные доски трюмных сепараций.
Весной изменился и состав жителей в нашей «каюте», как называл комнату в общежитии механик Максимыч. Он и выбыл первым – снова ушёл на промысел механиком на траулере. А на его место пришёл новичок, крепкий молодой парень, рыжий и веснушчатый до изумления. Его списали с траулера, где он работал матросом, и, видно, за дело. Потому что с первой же получки запил он по-чёрному и на несколько дней. Звали его Володя Левкоев, был он молчалив и всегда спокоен, а когда бывал трезв, то работал как двужильный. Но стоило получить зарплату, как снова уходил в запой и даже ночевать домой не всегда приходил. А потом снова молча трудился до следующей получки и в столовой кормился под запись, с последующим вычетом из зарплаты: трезвый был спокойный и работящий человек.
Кончил он очень плохо. Однажды, оказавшись в очередном запое, он поздно ночью, а вернее – почти на рассвете, еле-еле добрался домой и как был в одежде, так и плюхнулся в неразобранную постель. Утром, когда мы уходили с Петровичем на работу, он – в бондарку, я – к конторке базы, где обычно собиралась бригада перед началом рабочего дня, Володя, с опухшим малиновым лицом на подушке, ещё беспробудно спал. Петрович, как обычно в таких случаях, заботливо поставил на его прикроватную тумбочку кружку с водой, и мы ушли. Обедали мы в столовой, перерыв на отдых оставался короткий, до общежития тащиться было далековато, и я никогда туда в обед не ходил, предпочитая расслабиться перекуром с ребятами перед второй половиной рабочего дня на нагретом летним солнцем песке пляжа, где мы обычно разгружали плашкоуты. На работе я задержался, потому что надо было завершить разгрузку баржи, – мы никогда не оставляли до следующего дня незаконченную работу. А когда подошёл вечером к общежитию, то увидел на нашем крылечке несколько взволнованных женщин и непривычно взъерошенного Петровича, пришедшего домой раньше меня. Тут я и узнал, что Володя неожиданно умер. Молодой, крепкий парень…
– Сгорел от спирта, – доложили мне соседки по общежитию. – Отмаялся, сердешный…
А вышедшая из нашей комнаты фельдшерица в белом халате грустно добавила:
– Был бы кто ещё в комнате, может, и помог бы…
Мы с Петровичем переглянулись, будто спрашивали друг друга в растерянности: кто ж мог даже подумать, что такое может случиться?..
10.
Кого как, а меня этот трагический случай прямо-таки потряс. Да, я не был ангелом никогда раньше и особенно здесь, во время второго моего явления на берега Камчатки. Выпивал с приятелями по случаю и без, порой даже довольно крепко, но никогда не впадал в подобные провальные запои. Больше того, никогда не допускал по этой причине прогулов в работе, как бы ни было ужасно томительно утром после
