Эдуард Хруцкий - Тени в переулке

Прошло тридцать лет, и никого не осталось. Валька Грек сгинул, словно растворился, Борю По Новой Фене убили после знаменитого катрана в Новосибирске. А в комнате, где Боря делал свою последнюю ставку, художники выстраивали декорацию воровской «малины».

Вот и вся история.

ОБЩАК

Конечно, можно проехать еще одну остановку и выйти прямо у входа в Дом кино, но я выхожу у дома, в котором вырос.

Нет, меня не мучает острое чувство ностальгии и я не «ищу детство», просто мне приятно идти через этот чахлый сквер, мимо памятника Ленину, у которого нынче бесстрашно собаки поднимают лапы, а когда-то их хозяева за это вполне могли попасть в список неблагонадежных.

Сквер такой же, как много лет назад. Правда, теперь я не встречаю здесь знакомых. То ли перестал их узнавать, то ли разбросала их жизнь по разным городам и весям.

Ничего здесь практически не изменилось. Только на площадке под моим бывшим балконом настроили гаражей. А раньше здесь по вечерам танцевали, а днем играли в домино.

И приходил сюда крепенький мужичок, дядя Костя, живший в соседнем доме по Кондратьевскому переулку.

Была война, поэтому стучали костяшками или больные, освобожденные от армии, или мужики в возрасте, работавшие в депо на станции Москва-Белорусская, которые заступали на работу в вечернюю смену.

Играли на интерес, ставили на кон мятые рубли и трешки.

Мы любили дядю Костю. Он был веселым и добрым.

Летом он приходил во двор в одной шелковой синей маечке. Тогда в нашем городе прижилась такая мода, и мы с трепетом разглядывали наколки на его руках, спине и груди.

Ну, конечно, он был моряком. Наверняка, боцманом на большом корабле, обошедшем полсвета. Мы сами это придумали и свято верили в его морское прошлое.

К нам во двор приходили с Тишинского рынка огольцы, так назывались приблатненные пацаны. Они носили кепки-малокозырочки, смятые гармошкой прохоря, так именовались сапоги, и обязательно морские тельняшки.

Они хвастались перед нами своими воровскими подвигами, показывали перья – финки с наборными из плексигласа ручками.

Огольцы приходили играть с нами в пристенок и расшибалку и, конечно, выигрывали у нас мелочь, которую мы собирали на кино или петушков на палочке, которыми торговали бойкие бабки рядом с рынком.

Однажды в самый разгар игры появился дядя Костя. Он только взглянул на огольцов, и те исчезли, словно растаяли.

У нас он отобрал битки, сработанные из старинных монет, забросил их и сказал:

– Увижу, что играете на деньги, – уши оборву. Сначала научитесь зарабатывать, потом начинайте шпилить. А пока вы у мамок по карманам двугривенные воруете, об игре забудьте.

Много позже я часто читал, как воры собирают пацанов, рассказывают им истории о шикарной блатной жизни, учат пить, играть, запутывают и посылают на дело. В нашем доме и в соседних переулках жило много блатных. Но никто из них ничему плохому нас не учил.

Видимо, не только мы, мальчишки, любили моряков. Я сам видел, как у дощатой пивной в Кондратьевском Сашка Косой, главарь местных карманников, почтительно кланялся дяде Косте, да и другие лихие люди с Тишинки с большим уважением относились к нему.

В конце ноября 1946 года я возвращался из школы по Большому Кондратьевскому, мне нравилось ходить именно здесь, так как в переулке серьезные пацаны играли с лохами в три листика.

– И только на туза! И только на туза! Как туз, так и денег картуз! – кричал банкомет, зазывая желающих попытать счастья.

Но на этот раз никто не приглашал на игру, да и вообще переулок был пуст, только в самом конце у нашего двора собралась огромная толпа.

Я нырнул под арку соседнего дома и, протиснувшись в щель между двумя сараями, проник в соседний двор. У дома, где жил дядя Костя, стоял фургон «скорой помощи», милицейский мотоцикл и «эмка». Суетились милиционеры в синих шинелях и таинственные люди в штатском.

Тут-то я и узнал, что дядю Костю убили.

А вот за что? Я пытался разузнать у мужиков из нашего двора, но они отвечали удивительно однообразно:

– Подрастешь, узнаешь.

Некоторую ясность внес мой дружок Витька Яшин из дома, где жил покойный. Он таинственно поведал мне, что дядю Костю убили за клад, который он прятал.

Конечно. Все ясно. Моряк нашел на дальнем острове сокровища и закопал их, естественно, рядом с домом. Об этом прознали неведомые люди, а возможно, и хозяева клада и убили старого боцмана.

Немедленно было принято решение искать клад. Под этим делом, говоря языком Тишинки, подписались я и два моих другана.

Мы экипировались, как следует искателям кладов. У каждого пацана в те годы был трофейный немецкий фонарь, лопаты мы сперли в кочегарке нашего дома и, как стемнело, рванулись в экспедицию.

Копать решили рядом с домом. По ноябрьскому времени земля была мерзлой и поддавалась с трудом.

Первую яму мы копали допоздна, в кровь сбив ладони. Но это нас не остановило.

Дома наврали, что ладони сбили на турнике и брусьях, и, надев перчатки, пошли рыть вторую яму.

За этим занятием нас и застал дворник Миша по кличке «Четвертинка».

Он погнал нас, норовя достать метлой. Слава богу, что было темно и лиц наших он не разглядел.

После позорного бегства идея кладоискательства отмерла сама собой.

Что же случилось с дядей Костей, я узнал много позже.

В 1958 году в МУРе меня познакомили с замечательным человеком, майором Алексеем Ивановичем Ефимовым. Он был живой историей Московского уголовного сыска. В 1920 году Леше Ефимову было всего пятнадцать лет, когда он стал младшим агентом угрозыска.

В те годы так именовались оперативные уполномоченные. За раскрытие убийства учительницы Прониной в Мелекессе, куда по личному указанию Сталина была направлена бригада из МУРа, Ефимов получил орден «Знак Почета». В 30-е годы стать орденоносцем было высокой честью.

В 1941-м он ушел на фронт. Сражался, как надо. Пришел домой с орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени. Просто так эти отличия не давали.

Алексей Иванович был живой энциклопедией московского преступного мира. Он знал массу интересных историй.

В одних он принимал участие сам, другие знал от своих коллег.

Как-то в разговоре Ефимов сказал, что сразу после войны Тишинский рынок был его территорией.

Я немедленно вспомнил дядю Костю.

– Помню, – Алексей Иванович рассмеялся, – конечно, помню, только никогда моряком он не был. А плавал только в порт Ванино, по этапу.

Дядя Костя, Константин Дерябин, по кличке «Тихий», был авторитетным вором, естественно в законе. Он держал общак всех уголовников, промышлявших на Тишинке. И замочили его за этот общак.