Наше неушедшее время - Аполлон Борисович Давидсон
Тогда мы, группа студентов, которым его лекции нравились, собрались и решили: кому-то из нас поручим пойти к нему и попросить, чтобы он пришел. Выбор пал на меня.
С этой нашей просьбой я пришел к нему домой. Тарле сказал:
– У меня недавно были рабочие с Путиловского завода. Тоже просили прочитать лекцию о международном положении. Я их спросил: «А что, у вас своих лекторов нет?». Они ответили: «Но они лишь повторяют то, что мы читали в газетах».
Тут Тарле и сказал мне:
– Разве можно говорить о международном положении, если ты не знаешь свежих западноевропейских газет?
Я знал тогдашнее указание «сверху»: лектор имеет право использовать только советскую печать. Даже венгерскую, польскую или других «стран народной демократии» – нельзя. Думаю, что Тарле, конечно, знал эти указания. А сказал так, чтобы дать урок студенту, чтобы понимал, как нужно судить о международном положении.
На нашу просьбу прийти и выступить он согласился. Я сообщил об этом в ректорат, и они разрешили. Не смогли запретить академику Тарле прочитать доклад по просьбе студентов.
Актовый зал университета переполнился желающими его послушать!
Путешествия студентов в те годы
Но молодость есть молодость. Хотелось радостного, веселого. Находили что-то радостное даже в строго принудительных майских и ноябрьских демонстрациях. Что уж говорить о действительно забавных событиях?
В Политехническом институте преподаватели организовали шуточный клуб – «Клуб рахитов». Собирались там те, кто любил спорт и туризм. Времени на это у них не было, но хоть поговорить…
Как раз тогда власти создали Общество по распространению политических и научных знаний. В нем были действительные члены и члены-соревнователи.
Так вот в «Клубе рахитов» – свои «действительные рахиты» и «рахиты-прихлебатели». Защищались и «диссертации». Например: «Методы торможения на лыжах». Диапозитив: «Торможение тыком» (головой в сугроб), «дубом» (влетает в дерево), «плугом» (падать враскорячку). Кончилось тем, что президента этого шуточного клуба, известного академика, вызвали в горком партии и объяснили:
– У нас есть спортивные общества – «Буревестник» и другие, вот и вступайте туда. А насмехаться над советским спортом мы вам не позволим.
Рассказывали, что в другом техническом институте в мужском туалете над писсуаром, который был больше других, появляется надпись «Писсуар имени…» – и имя нелюбимой замдеканши. Надпись стирали, она появлялась снова…
У нас веселья было меньше. Хотя…
В нашей группе учился Женя Лабазанов. По-русски он говорил не очень хорошо, поэтому лекции записывал очень старательно. Ходил слух, что во время войны он в своей роте был осведомителем. (Уверен, что это неправда: парень он был хороший.) Как-то наша преподавательница английского долго разносила нас за лень и плохие знания. Увидев, что он пишет:
– Лабазанов, я уже давно ничего не объясняю. Что Вы все время записываете?
– А я всё записываю, всё!
Мы покатились со смеху.
* * *
Студентом, как и старшеклассником, я не мог и мечтать ни о каких поездках. Крохотная зарплата мамы и моя стипендия – куда поедешь? Это, конечно, только разжигало желание.
Повидать что-то за пределами Ленинграда могли лишь на стройке колхозной электростанции, куда нас, студентов, посылали, как считалось, добровольно. И на военных лагерных сборах.
Мы строили колхозную электростанцию в Ефимовском районе, кажется, в самой отдаленной части Ленинградской области, возле сел Михалево и Пожарищи. Делали самую простую, но и самую тяжелую физическую работу: рыли котлован. Работали до изнеможения под палящим июльским солнцем, с утра до вечера. Бывало, по двенадцать часов. Но с задором – молодые были, сил и энергии много.
Делалось все непродуманно, без четкого плана. По временам приходил прораб, чистенько одетый, можно даже сказать, элегантный. Посмотрит сверху, как мы возимся с тачками и лопатами на дне котлована, и молча уходит. Кто-то из наших догонял и спрашивал:
– Может что-то не так?
Он снисходительно бросал в ответ:
– Да все не так.
За работу нам не платили. Считалось, что районное начальство делает одолжение – кормит.
Потом, как-то зимой, послали меня в те места читать колхозникам лекции о международном положении. Я разговорился с председателем сельсовета. Он признался:
– Да какая нам была польза от вас? Работу этой электростанции ведь рассчитали на такой уровень воды, какой у нас бывает раз в несколько лет.
Уставали. Особенно девочки. Не по ним была эта работа.
В 1950 году, помню, вышли мы из поезда и стали искать грузовики, которые повезут нас на стройплощадку. А нам:
– Какие грузовики? С песнями!
Дошли. И действительно пели. По утрам, по дороге к котловану, девочки запевали песню польских солдат:
Чье-то сердце загрустило,
Знать, любить оно хотело…
Выматывались так, что едва доползали до заброшенной церкви. Спали там вповалку.
* * *
Два раза, после второго курса и четвертого, – военные лагеря. На Карельском перешейке, возле заброшенной линии Маннергейма. Меня в лагерях выучили на пулеметчика. Может, и полезная профессия, но, к счастью, не пригодилась.
Студенческий батальон… Офицеры и солдаты относились к нам вполне сносно. Слова «дедовщина» тогда не знали. Среди нас были студенты, что прошли войну солдатами. Но и они высокомерия не проявляли. Старшину нам дали по фамилии Свечкарь. При первой же встрече он нам объяснил:
– Что вы понимаете в жизни, скуденты? Меня вот на побывку домой на двенадцать ден пустили, тринадцать девок спортил.
Ничего прямо худого он нам не делал. Но все-таки за наглость, хамоватость юристы (был у нас взвод с юрфака) устроили ему «темную».
Надо было нас и политически подковывать – как же без этого? Шла тогда, в начале пятидесятого, шумная кампания сбора подписей под Стокгольмским воззванием борьбы за мир. На лекции полковник (считался самым подкованным в дивизии) просветил нас:
– Есть такая маленькая страна, у нее еще три названия: Таи, Сиям и Талейран. Так вот даже там развернулась кампания борьбы за мир!
На марше пели, зачастую то, что нам велели.
Стройной колонной
Рота идет,
Красное знамя
Гордо несет.
К мировой победе —
Смелее в бой!
Береги честь границ,
Советский часовой![65]
И не задумывались: какая граница, если к мировой победе!?
Песни о дальних странах. Никто из нас нигде не бывал. Но пели:
Он изъездил заморские страны,
Совершая свой
