Вадим Бойко - После казни
Вот мы на мосту. Во тьме не было видно, что под ним: река, дорога или просто балка. Мы прошли метров сто. Вдруг впереди послышались тяжелые шаги. Это могли быть либо полицаи, либо жандармы. В Германии так ходили только они. На мгновение замираем, не знаем как быть…
Тяжелый топот кованых сапог приближался. Неожиданно мрак прорезал ослепительно белый луч, ощупал весь мост и остановился на нас. Меня словно ударили в глаза. Я окончательно растерялся.
— За мной! — скомандовал Стась, и мы пошли вперед. Бежать было бессмысленно: прожектор держал нас на прицеле. К нам приближалось двое военных в больших плащ-накидках, с автоматами на груди. На головах у них — каски с двумя козырьками, спереди и сзади (их носили жандармы и гестаповцы). Узники-беглецы о таких касках говорили: «Здравствуй и прощай». Козырек спереди — «здравствуй, гестапо»; козырек сзади — «прощай, жизнь».
— Ты молчи — я буду разговаривать сам. Да вынь руку из кармана, — патрули этого не терпят, — успел сказать мне Стась.
Команда «хальт!» прозвучала, как выстрел в лицо. «Документ, аусвайс!»
— Пожалуйста, — спокойно ответил по-немецки Стась и неторопливо полез во внутренний карман пиджака.
Я стоял ни жив ни мертв. Не успел опомниться, как один за другим грохнули два выстрела. Оба гестаповца рухнули на мостовую. Резко лязгнули о камни брусчатки их автоматы и каски. В это мгновение слева от нас прогремели выстрелы из карабинов.
— За мной! — крикнул Стась и рванулся вперед. Споткнувшись, я плюхнулся плашмя в наполненный водой кювет, но тут же вскочил и побежал за Стасем, который свернул с дороги вправо. Я уже не видел его, только слышал, как шлепали по лужам башмаки. Через минуту-другую я перестал слышать и это. Выстрелы позади прекратились, зато пронзительно засвистели полицейские свистки, причем одновременно, как мне показалось, отовсюду.
Вспыхнула молния, и я увидел перед собой ровную линию аккуратных заборов, а за ними темную стену садов. Где же Стасик? Внезапно совсем с другой стороны послышался далекий голос: «Владек!» — вслед за ним грозный окрик «хальт!» и два пистолетных выстрела. Я побежал наугад, наткнулся на ограду, перелез через нее, затем через другую, третью… Казалось, конца не будет этим оградам. Далеко впереди я слышал треск заборов и тяжелый топот. Наконец все стихло. Меня охватило полное отчаяние. Бежать в том направлении, в каком побежал Стась, было бессмысленно. Я мог нарваться на полицаев. Надо запутать следы и сбить с толку преследователей.
Прошло не менее часа, пока я выбрался из лабиринта дачных усадеб. Когда последние силы уже покидали меня, решил остановиться, перевести дыхание. Мокрый до нитки, я прижался к какому-то дереву и прислушался.
Дождь прекратился. В ночном воздухе остро пахло цветами, сочной зеленью, мокрой землей.
Выстрелы разбудили жителей поселка. Перепуганные, сонные, забыв даже о суровых правилах светомаскировки, они включали электричество, выходили из своих домиков и спрашивали друг друга, что случилось.
Я с тоской подумал, что выбраться отсюда уже не удастся. В лучшем случае продержусь до утра, а там меня сразу же сцапают.
Хотя я и потерял надежду на спасение, но все же снова заметался в квадратиках дач, которым, казалось, конца-краю не будет. Наконец после бесконечных головокружительных прыжков через заборы и бешеной беготни я совершенно неожиданно очутился на свободном пространстве. Пробежав еще несколько сот метров, с ужасом увидел впереди громадину террикона и |шахтные строения. Вместо того чтобы выскользнуть из Бойтена и податься на восток, я возвращался туда, откуда бежал. Фатальный круг замкнулся. Я почувствовал себя в капкане, выбраться из которого невозможно!
Мой взгляд остановился на каком-то большом черном предмете, маячившем впереди. Приглядевшись, увидел синюю электрическую лампу и с ужасом понял, что передо мной, в каких-нибудь двадцати-тридцати метрах, проходная шахты. В следующее мгновение моя догадка подтвердилась: скрипнула дверь, и в освещенной раме притолоки застыла фигура шуцмана с аккумуляторным прожектором на груди, с карабином за плечами. Я камнем упал на землю, и как раз вовремя. К счастью, вахтер ничего не заметил. Он постоял, громко зевнул, почесал затылок, поглядел в темное небо и пошел назад. Это была другая шахта, не «Гогенцоллернгрубе».
Неожиданно темноту ночи разорвал голубовато-белый свет прожектора. Оттуда, где он вспыхнул, грозно зарычала овчарка. Пока его размашистый луч шарил по двору, я, припадая к земле, пополз назад, потом вскочил и что есть духу побежал. Даже не заметил, как передо мною разверзлась какая-то бездна. Я плюхнулся во что-то жидкое, вонючее и камнем пошел ко дну. Инстинкт самозащиты заставил меня вынырнуть. Вонючая вода была с привкусом нефти и трансформаторного масла. Проплыв несколько метров, натыкаюсь на совершенно гладкую бетонную стену. Механически плыву вдоль нее и неожиданно для себя нащупываю какую-то металлическую скобу, схватившись за которую я могу отдышаться. Пошарил рукой повыше — там вторая скоба. По этим скобам и выбрался я из проклятого котлована и побежал куда глаза глядят. Последние силы покидали меня. Мной овладело тупое безразличие ко всему. И вдруг я услышал гудок паровозика, который, натужно пыхтя и маневрируя возле шахтной эстакады, наверно, загонял вагоны под загрузку.
Молниеносно созрел план: груженные углем вагоны не будут долго стоять на месте. Их куда-нибудь да повезут — возможно, на восток. Забраться в один из пульманов и зарыться в уголь. Вот в чем мое спасение.
Вскоре я был уже в одном из пустых пульманов. Отбежал в угол, приник лицом к металлической стенке, закрыл голову руками. Вот заскрежетало железо и из бункера с неимоверным грохотом сплошным потоком посыпался в вагон антрацит. Всего лишь несколько кусков ударили меня по спине. Я заработал ногами, поднимаясь на кучу угля, которая ежеминутно увеличивалась. Постепенно вагон заполнялся углем. Туча пыли скрыла меня от посторонних глаз, а когда она рассеялась, я уже лежал возле самого борта под углем. Из него торчала только голова. Можно было дышать и видеть, что делается вокруг. Вдруг мне на голову откуда-то сверху брызнули какой-то жидкостью. Позже, я понял, что это был известковый раствор, которым «опечатывали» груженные углем вагоны.
Огромное нервное напряжение понемногу стало спадать, уступив место нестерпимой физической боли. Острые, как шипы, куски антрацита впивались в тело, доводя до судорог.
После долгого маневрирования паровозик втащил груженные углем вагоны на товарную станцию, где их загнали в тупик и отцепили. Они простояли там почти до утра. Трудно даже вообразить себе, какие душевные и физические муки испытал я на протяжении этой нескончаемой ночи. Ко всему меня томила невыносимая жажда. С каждой минутой я все больше и больше чувствовал, как мое тело наливается смертельной усталостью, веки слипаются. И я не заметил, как заснул. Это был какой-то сплошной кошмар. Чего только не мерещилось мне! Прежде всего передо мною выросла бульдожья, с пеной у рта отвратительная рожа Хромого. Он уставился на меня воспаленными хищными глазками и протянул к горлу крючковатые костлявые пальцы. «Все равно не убежишь!» — угрожающе шипел Гоппе. Мгновение спустя он уже целился мне в глаза палкой с острым наконечником. Гоппе сменил лагерфюрер Фаст. Размахивая добротной большой плеткой из воловьих жил, он тоже кричал, что мне ни за что не удастся убежать. Потом появился толстый, с лысым и блестящим, как бильярдный шар, черепом Фишер, ассистент доктора Баршке. Он приехал за моим трупом. Брезгливо морщась, Фишер ощупывал мое тело и азартно торговался с Мерином. «Да разве это товар! — с пеной у рта доказывал он Мерину. — Ведь труп совершенно высох. Ему красная цена десять марок!» А вот я заблудился в затопленных штреках «Гогенцоллернгрубе», и целая свора веркшютцев, впереди которых бегут разъяренные овчарки, каждая величиной с доброго теленка, преследуют меня. Я падаю и… просыпаюсь. Весь мокрый дрожу — зуб на зуб не попадает. Никак не могу понять, где я. Заставил себя пошевельнуться. Болит каждая клеточка моего тела! Задубелыми пальцами разгребаю какую-то массу, что давит и давит… Ах да, это же уголь…
