Юрий Ветохин - Склонен к побегу
Рассказ был опять из ее медицинской практики, о смерти ребенка. Хороший сюжет для какого-нибудь другого писателя, но только не для меня. У меня были свои, особенные темы, но о них никто кроме меня не знал.
— А что это за люди, которых я не знаю? — я показал Лиде на группу незнакомых людей.
— Вот не приходил на первое заседание ЛИТО после летних каникул, потому и не знаешь! — с упреком ответила Лида. — Это члены ЛИТО Выборгской стороны. Бакинский пригласил их в порядке обмена. — Кстати, а почему ты не приходил?
— Ой, долго рассказывать, Лида!
— Ничего, время еще есть. — Она посмотрела на часы. — Еще пятнадцать минут, да и сегодняшний докладчик, Игорь Ефимов, еще не появлялся.
— Ну, ладно… С работой у меня были неприятности… Пришлось искать другую работу. Только 9 дней назад я нашел ее…
— А как же институт? Там у тебя было такое положение?! Что случилось?
— Прогулял я.
— Прогулял? Вот чего от тебя никогда не ожидала! — Лида уставилась на меня и рассматривала с минуту. Потом с убеждением она сказала:
— Ну, если уж ты прогулял, значит, нужно было. Но почему ты забыл о том, что у тебя есть друзья? Почему ты не сказал мне об этом? Я бы нашла какой-нибудь выход… справку о болезни задним числом выписала… позвонила бы своим знакомым в Куйбышевскую больницу… все бы устроили!
— Ах, Лида! Это был тот единственный случай, когда никакая липовая справка не поможет!
Лида смотрела на меня и не понимала, какой-такой случай может быть в СССР, когда всесильные липовые справки оказываются бесполезными. Потом она спросила:
— Они уволили тебя?
— Нет, они хотели выпороть меня публично: разбор персонального дела на партсобрании и тому подобное — ты знаешь! Ректор Любавский, который еще недавно говорил мне, что «мы все не только уважаем вас, но и любим!» совершенно переменился. Он прямо пылал злобой ко мне. Но им не удалось. Вместо этого я сам подал заявление об увольнении, а свой партбилет пошел и отдал уборщице райкома партии.
— Что ты говоришь? — ужаснулась Лида.
— Ты не вздумай об этом рассказывать другим, — предупредил я ее. — А то мне пришьют агитацию. Это только между нами. Ясно?
— Ясно-о-о, — растерянно протянула она и зажгла очередную сигарету.
Тем временем подходили новые люди. Член ЛИТО инженер Марамзин привел на заседание свою жену, актрису престижного в СССР Ленинградского театра Комедии, которая была одета по последней моде — в какое-то платье из мешковины и по покрою тоже похожее на мешок. Несколько членов ЛИТО — офицеров, пришли на заседание в военной форме. Были тут и две или три пенсионерки, старые женщины, пишущие мемуары.
Последним пришел Игорь Ефимов, чье произведение было намечено к обсуждению в этот день. Это был красивый молодой человек высокого роста с правильными чертами лица, с длинной черной бородой, по профессии инженер по турбинам. За его спиной болтался рюкзак.
— Прошу прощения за опоздание, — обратился он к Бакинскому. — Я прямо из прачечной, — указал он на рюкзак. — Отстоял двухчасовую очередь. Я бы хотел перед началом заседания ЛИТО сделать одно маленькое объявление. Можно?
— Пожалуйста, — разрешил Бакинский, благоволивший к нему.
— Я хочу сказать насчет поэта Иосифа Бродского, — начал Ефимов, на ходу снимая плащ и бросая на стул. Под плащом у него оказался сверхмодный пиджак со специально обрезанными лацканами.
— Я никому не пытаюсь навязывать своего мнения! Никому! Я хочу только предложить познакомиться с его стихами тех, кто еще не знаком. У меня с собой есть несколько его стихов. Желающие могут взять их прочитать. А о полученном впечатлении я буду просить вас написать в «Ленинградскую Правду». Дело в том, что Бродский арестован и сослан на Крайний Север — возить навоз. Его стихи названы бездарными и безидейными и на этом основании его литературная работа не засчитывается за работу вообще, а он сам объявлен тунеядцем. Я надеюсь, что прочитав его стихи, вы будете иметь другое мнение и это ваше мнение, сообщенное в газету, поможет нашей кампании за возвращение Бродского обратно в Ленинград.
Во время этого объявления Бакинский с видимым страхом смотрел на Ефимова и вздохнул с облегчением, когда тот кончил. Чтобы не дать ему еще что-нибудь добавить о Бродском, Бакинский торопливо открыл очередное заседание ЛИТО.
— Товарищи! На сегодняшнем заседании мы разбираем пьесу Игоря Ефимова «Предки-потомки». Я надеюсь, что все члены ЛИТО уже ознакомились с ней в читальном зале.
По установленному правилу, члены ЛИТО должны были знакомиться с разбираемыми произведениями заранее. С этой целью автор сдавал свое произведение в читальный зал за две недели до обсуждения. На самом заседании автор зачитывал лишь краткий отрывок, после чего приступали к обсуждению. Пьеса Ефимова была в трех действиях, в каждом из которых участвовали одни и те же персонажи: Демагог, Девушка, Чудак, Писатель, Художник и другие, но время действия сильно отличалось. В 1-м действии герои жили в древнем мире, во втором — в средние века, а в третьем — в наше время. В первом действии Демагог высказал вслух свою мечту — возглавить народ, а Чудак неумышленно помог ему в этом, посоветовав сперва изобрести врагов для народа, затем призвать народ на борьбу с этими вымышленными врагами и естественным образом при этом, возглавить народ. Демагог так и сделал, а Чудака убил. Во 2-м действии Демагог — уже диктатор, который велел установить Чудаку памятник, якобы как национальному герою и основателю государства и велел детям целовать у памятника ноги. В 3-м действии показан Советский Союз, только для камуфляжа КГБ названо КБГ, а все имена и названия сделаны американскими.
Откровенность критики коммунизма вызвала у многих членов ЛИТО, несмотря на «хрущевскую оттепель», нечто похожее на шок. Однако, потом они быстро приняли правила игры, предложенные Ефимовым, и стали говорить, что «его произведение — отличный шарж на американский образ жизни». Я тоже выступил на обсуждении и сказал, что ненависть рождает только ненависть. Произведение Ефимова, очень талантливое по форме и содержанию, тем не менее страдает тем недостатком, что в нем нет ничего позитивного и поэтому оно может только усилить уже имеющуюся ненависть и ничего более. Однако, эмоциональный заряд его был так силен, что это произведение осталось в моей памяти навсегда. Заседание продолжалось до позднего вечера. После всех, Бакинский подвел итоги. Он заявил, что не сомневается в том, что Ефимов — настоящий писатель и разобранная пьеса — лишнее доказательство тому.
Мы вышли из здания библиотеки в 12-м часу ночи. Споры продолжались на улице, а на углу Невского и Литейного, где наши пути расходились, мы остановились, чтобы высказаться напоследок. Однако к нам сразу подошел милиционер:
