Владимир Головин - В. Махотин: спасибо, до свидания! Издание второе
Короче, спровадил я их кое-как. Только накатили, потянулись новые любопытные. На этот раз пришлось Махотину их ублажать. А я, злясь на то что нет покоя, молчаливо ждал. Наконец-то временное затишье. Воспользовавшись им, мы допили остатки. Потом захотелось пива, и я пошел за ним. Выпив пару бутылок, засобирался домой. Надо и поспать после трудовых суток.
Попрощавшись с Виктором Федоровичем и выйдя из крепости под воздействием крепости, я поднялся по широкой лестнице, ведущей на маленькую площадь у фонтана «Каменный цветок».
Решил покурить возле него напоследок. Посидеть под сенью деревьев и полюбоваться падающими струями. Меня разморило на скамейке возле «Каменного цветка». И я уснул. Голова моя поникла увядшим венчиком на стебле шеи…
Чуть не забыл: говорят, Махотин очень мужественный человек. Виктор – сирота и вырос в детдоме. Когда пошел получать паспорт, он на вопрос: «К какой национальности вы себя причисляете?» – скромно ответил: «Евреев все гонят. Они – самые беззащитные. Напишите, пожалуйста, что я – еврей». А еще он в кино снимался. Только не в роли Ленина. Смотрел я давно один художественный фильм Свердловской киностудии про рабочий класс. Рабочие были чем-то недовольны и высыпали плотной толпой перед начальством. Гляжу: в центре – Махотин. Вылитый сталевар-кузнец.
Андрей Санников
Домовой
Познакомились мы лет 20 назад… Так сложилось, что мои лучшие тогдашние друзья – это в основном не литераторы, а художники. С ними и общался больше. Хотя – время такое было, что все вперемешку, все красили картинки, сочиняли тексты, музыкой занимались. Но мастерская («мастерня») или выставочный зал – это же такая свобода, это же дом! Вот мы все и сидели по мастерским или в полулегальных залах, портвейн пили и самоанализировались.
С Виктором Махотиным мы ближе познакомились на «Ленина, 11», это выставка такая, по-настоящему легендарная уже. Ну, то есть, как все тогдашние «наши» выставки, это был не этакий зал со смотрительницами-старушками и стенами, на которых висят «произведения искусства» и где все шепотом говорят. Это было МЕСТО.
Ну вот. Мне было очень хреново в ту пору. Нищ и мрачен я был – вообще! Даже теперь вспоминать невыносимо. И негде мне было жить. Я однажды пришел на Ленина, 11 под вечер, чай жидкий пил, вздыхал. А Витя все понял без слов и просьб, сказал: вот тебе матрас, живи здесь. Вот, сразу оказалось – есть где жить. На полу на выставке, да еще Витя меня и кормил! У него еда была такая «неправильная» – хлеб, сало, консервы, пирожки…
А потом приехали тюменские панки!!! Невменяемые какие-то, в солдатских шинелях без погон, на голове ирокезы автолом намазаны (чтоб торчали) – кошмар! А Витя и их пустил жить, и они там все спали на полу – прямо в выставочном зале. И всех нас кормил. Беды мои куда-то улетучились.
А потом я сам стал проводить такие выставки и так же как Витя, пускал людей на выставках жить.
Когда Витя умер, я долго не мог врубиться, оглушен был совершенно – что же это такое происходит? Что же случилось? Что же мне делать? Думал, думал и решил: раз я журналист – буду снимать, пойду на отпевание, на похороны с видеокамерой. Но на отпевании в храме – заревел, бросил камеру и побежал в ближайшую забегаловку – пил водку и плакал. И так два дня непрерывно – очнусь и снова пью, пью. Чтоб не думать. А потом я решил, что Витя не умер. Просто мы с ним долго не встречаемся. Он жив, но нет возможности видеться нам с ним – ну как бы он уехал в другой город или за границу. Мне нравятся очень многие его работы, особенно я люблю картину «Работницы ВИЗа». Немолодые женщины – искореженные такие, тяжеловесные, руки у них от работы заскорузлые. А скомпонованы они – как три грации. С такой добротой их Витя написал, с такой любовью!… Такие цвета Витины характерные – зеленый, оранжевый, охра.
А коты эти его летящие! Ну до слез ведь! – прозрачный маленький домик внизу, в небе две луны (черная и белая), и из домика к небу летят коты обнявшиеся, черный и белый. Невозможно плохим человеком быть, когда Витины картинки смотришь.
Выставка открывалась юбилейная, в память о Вите, «День рождения Махотина», все на этой выставке как давай реветь, жалеть Витю, вспоминать как хоронили. Я тогда сказал: Витя же домовой нашего города! Не надо плакать, – его просто не видно. Это же не значит, что его нет!
МЕДВЕДЬ
Шкура моя летает, хочет меня одеть.Мясо мое рыдает – я не хочу умереть.Лучше я буду мясом, буду ходить один где-нибудьПод Миассом между осин.
Стихотворение написано под впечатлением сильного испуга, который вызывает присутствующая смерть. Рассуждения о «мясе» и «шкуре» – это, упрощенно говоря, вопль о необходимости насильно жить во внешней оболочке, не только «физически», но и социально. Витя, насколько я понимаю, жил без «шкуры». А вот откуда здесь взялся Миасс – так потому, что топоним этот очень странный, потусторонний какой-то.
Александр Сергеев
О Вите
У Вити Махотина было пять официальных жен.
Витя Махотин был еврей, так было написано в его паспорте.
У Вити Махотина случилось много зеленой краски, так возник «зеленый период» его творчества. И прочее.
Это всем известно. Все это знают лучше меня.
Я пытаюсь представить собственные впечатления от Виктора Федоровича. Они очень яркие, но трудноформулируемые.
Тема рассказчика
Речь Махотина и речь Салавата Фазлитдинова часто приводили меня в восторг, но если за Салаватом я мог записывать отдельные удавшиеся фразы, например: «Максимум в понедельник, минимум во вторник, или наоборот», и записал их много, то что записывать за Махотиным… «Почему я маленький не сдох?» Или: «Вы меня понимаете?».
Я завороженно слушал остроумные и цветистые интонации, обычно мало понимая «смысл» слушаемого. А смысла рационального, записываемого вида в основном и не было. При этом в речи была «сплошность», и это очень важно. Монолог как бы не составлен из фраз, из слов как элементов, вот и не расчленяется без утраты частями оправданности и авторства.
Тема художника
Однажды Виктор Федорович сказал мне серьезно и как-то скромно и коротко, что он довольно хороший художник. Это запомнилось, тем более что я с этим более чем согласен.
В некоторых случаях, не желая никого обижать, мы на вопрос: «Хороша ли картина?» – отвечаем: «Ну-у, она интерьерная». У Махотина даже не все работы «хорошие», но «интерьерных» я не видел.
Тема последнего разговора
В Башне с Махотиным и незнакомым мне художником, который, видимо, подрабатывал дворником (простым, не «народным»), мы рассуждали о том, что метла – это большая кисть. При этом Махотин периодически высовывал голову из двери и громко кричал на улицу: «Виктор Федорович! Виктор Федорович!» Я вспомнил какого-то персонажа, по-моему из Павича, который, обращаясь к любому, называл его своим собственным именем. Оказалось, в сквере работал дворник по имени и отчеству Виктор Федорович.
Роман Тягунов
Все люди – евреи
Над всеми довлеетТо место,Тот век:Все люди – Евреи.Адын человек.Пространство и Время Стоят у дверей:Все люди – Евреи.Адын не еврей.Шестого ИюняТри четверти ДняНе я говорю,Но пославший меня.Все люди – Евреи.Все выйдут на Брег.Сон в руку и – в Реку:Плыви, Имярек!Все люди – Евреи.Храни же, Господь,ИХ стихотворенья,ИХ бренную плоть.
Салават Фазлитдинов
Воспоминания о художнике
Случилось так, что это было в пятницу. Разбудил утренний телефонный звонок. Голова трещала с похмелья. На улице зима. Бело в голове, бело в глазах. А в трубке сказали что умер Махотин. Стало все черным. Я сразу не поверил. Давно его не видел. Наверное, недели две, не больше. Веселый Витя шел по Пушкинской, слегка наклонившись от тяжелой сумки через плечо.
Он еще предлагал выпить и закусить, благо все имелось в его чудесной сумке, но я был в запарке и мужественно отказался. Тогда я еще не боялся ездить за рулем слегка нетрезвым. О чем-то весело поговорили, и Витя ушел, как всегда в неизвестном мне направлении. Сам-то Витя всегда точно знал, куда и зачем надо идти. Меня поражало, как точно он выбирает попутчика и место назначения, удивляла подготовленность той зоны, в которой я с ним оказывался. У него не было мобильного телефона, да и проводным он пользовался крайне редко. Думаю, просто его всегда и везде ждали потому, что у него был счастливый талант быть коммуникабельным и ненавязчивым.
А тут внезапно Витя умер. Еще спросонок обыграв все возможные варианты прикола от незабвенного Шабурова до элементарного может-просто-давно-невиделись-встретиться-было-бы-неплохо, отмел все, и, все равно до конца не веря, сказал что сейчас буду. Мы с Витей живем в одном районе, в Пионерском поселке, и доехать до него одна минута. Тяжело подымаясь по ступенькам разваливающейся двухэтажки на Ирбитскойстрит, я все еще надеялся услышать его веселый голос. Кто-то мне открыл дверь.
