Николай Исаенко - Вижу противника !
Так победой встретили мы 1 Мая 1943 года. Символичной победой! Замысел врага завоевать господство в воздухе на Таманском полуострове был сорван, и в срыве этого замысла дружно участвовали все авиационные соединения нашего фронта.
ПЕРЕМЕНЫ
Овладев станицей Крымская, войска Северо-Кавказского фронта весь май и почти весь июнь вели напряженные, тяжелые бои с противником, стремились прорвать вторую полосу его обороны, именовавшуюся "Голубой линией". Атаки наземных войск иногда прекращались: готовился очередной штурм. Авиация же передышек не имела. Воздушные бои шли непрерывно и с прежним ожесточением,
Заботясь об усилении авиации фронта, высшее командование направляло к нам новые соединения и части, вооруженные самолетами Як-1, Ла-5, Пе-2, пополняло парк сражающихся частей новыми машинами, старалось возместить убыль в нашем летном составе.
Получил новые машины и 267-й ИАП. Правда, это были те же "лагги", но имеющие более мощное вооружение, чем прежде.
Новые самолеты мне не терпелось опробовать в бою. Случай для этого представился 23 мая, вот только проба оказалась для меня роковой. В десятом часу утра на аэродром Северской внезапно вышли около пятидесяти бомбардировщиков Ю-87. Появились они с востока, на высоте примерно 200 метров. Предотвратить бомбежку мы были уже не в состоянии, но вывести из-под удара хотя бы часть самолетов, чтобы затем атаковать врага, могли.
В момент появления "юнкерсов" я находился в эскадрилье капитана Черкашина. Подал команду "вылет по тревоге" и на бегу к самолету приказал комэску лететь моим ведомым, позабыв в горячке, что капитану следует руководить действиями всей эскадрильи.
В воздух успели подняться 18 самолетов. По их номерам определил, что справа от меня - капитан Черкашин, еще правее - лейтенанты Д. И. Чумичев и В. И, Корнев, сержант М. Г. Ишоев и младший лейтенант А. И. Козлов, новичок, имеющий всего два боевых вылета.
Эскадрилье Черкашина я приказал атаковать бомбардировщики, остальным летчикам - уйти на высоту, сковать боем вражеские истребители, наверняка находящиеся поблизости. Шесть самолетов немедленно пошли вверх. Можно было приняться за "юнкерсы".
Набрав примерно 300 метров высоты, я приблизился к замыкающей девятке бомбардировщиков.- Атакую! Илья, прикрой!
"Мессеров" я не замечал, на сближение с левофланговым Ю-87, выбранным для атаки, шел спокойно. От огня вражеского стрелка меня прикрывало хвостовое оперение его машины. Сначала я ударил из пушки и пулеметов по водяному радиатору "юнкерса", намереваясь вторым залпом поразить и фюзеляж, но тут все заволокло густым туманом: хлынувшая из пробитого радиатора вода затуманила фонарь "лагга".
Надо было уйти из-под водяной струи. Я хотел отвернуть вправо, но заметил сверкнувшую возле правого борта машины алую трассу; подумал, что это ведет огонь по соседнему бомберу Черкашин, решил подождать, пока он добьет врага. Правда, удивило, что Черкашин стреляет из-за моей спины, следовательно, с большой дистанции, я даже крикнул товарищу, чтобы он подошел ближе, но только это я и успел.
Сильный удар по фюзеляжу, мертвая тишина в наушниках, слева разрывается зенитный снаряд - "лагг" перевернуло на спину. Гадать, по какой причине, некогда, сначала надо выйти из-под огня "мессера", принятого мною за Черкашина!
Продлив вращение самолета вокруг продольной оси до крена в 50 градусов, я резко развернул машину, чтобы осмотреться, понять обстановку. Ударила в затылок, свела ноги, правую немеющую руку резкая боль. В глазах вспыхнули, завертелись радужные круги. Самолет кренило влево, тянуло "на нос", он плохо слушался рулей.
Раненный, понимая, что ситуация создалась аварийная, я должен был на что-то решиться. И решился. Опасаясь, что не сумею выбраться из кабины и выдернуть онемевшей рукой кольцо парашюта, надумал посадить поврежденный "лагг". Но куда? Аэродром позади, удастся ли развернуть непослушный самолет на 180 градусов, неизвестно. К тому же замыкающая девятка "юнкерсов" еще там...
Спланировал на вспаханное поле, хотя оно имело уклон до 20 градусов и садиться предстояло поперек борозд: для выбора другой площадки не было ни времени, ни сил.
Из кабины выбрался без посторонней помощи, встал на левую плоскость, но тут фюзеляж качнувшегося самолета, перерезанный пробоинами от пуль и снарядов, с треском разломился на две части.
Меня подобрала проезжающая мимо полуторка. Я потерял много крови, врач полка майор Ф. И. Ванин насчитал на моем теле 27 осколочных ран. Но опасны были не они, а двадцать восьмая, от крупнокалиберной бронебойной пули, что застряла в мышце правого плеча. Не прошила меня эта пуля насквозь только благодаря бронеспинке "лагга". А младший лейтенант И. А. Козлов, к сожалению, в этом бою погиб.
Находясь на излечении в санчасти БАО (батальон аэродромного обслуживания), я горько переживал гибель молодого летчика, собственное ранение и потерю самолета. Можно было винить находившихся на КП полка офицеров, не подавших своевременно сигнал тревоги, но прежде всего следовало винить самого себя. На каждом разборе полетов твердил молодым летчикам, чтобы внимательно следили за задней полусферой, не ловили ртом ворон, а тут сам ворону поймал, да какую!
В оправдание могу сказать одно: начиная с 23 мая 1943 года я стал предельно осмотрительным, всегда успевал заметить противника прежде, чем тот замечал меня.
В санчасти я пробыл неделю с небольшим. Врачи настаивали на эвакуации в тыл, но я, заручившись поддержкой майора Ванина, сбежал в полк, долечивался "дома".
Возвращение в полк совпало с откомандированием в тыловую авиацию майора Герасимова и назначением на должность командира полка майора Аритова.
Назначению майора Аритова, обладавшего четким командирским мышлением, твердой волей, знанием психологии людей, сторонника наступательной тактики, противника шаблона в использовании истребителей, опытного политработника все мы искренне обрадовались. С радостью восприняли и назначение на должность начальника штаба полка майора Владимира Прохоровича Вольского - человека умного, живого, энергичного, исключительно организованного.
В середине июня мне присвоили очередное воинское звание - майор. А в конце месяца в полк поступил приказ о назначении меня штурманом 236-й ИАД, подписанный командиром дивизии полковником Кудряшовым.
Признаться, я уже позабыл о разговоре со Щировым, предлагавшим летать в паре, позабыл его вопрос: "Значит, нужен приказ?", и теперь, сообразив, кому обязан новым назначением, расстроился и рассердился, опасаясь, что штабные заботы, бумажные дела лишат возможности летать на боевые задания, превратят из летчика в канцеляриста.
Свернув спальный мешок в рулон, засунув в середину рулона бритвенный прибор - все мое походное "имущество",- я простился с товарищами по полку, вышел с Аритовым к посадочной полосе, где должен был садиться высланный из штадива По-2. Сколько раз приземлялся здесь я сам, приземлялся на верной своей "тараньке, с икрой", на деревянном моем "лагге", который не подводил, даже будучи тяжко израненный! Сколько раз заруливал к этим вот капонирам, улыбался встречавшим механикам, с которыми восемь месяцев делил тяготы и риск войны!
Я понимал, что по долгу новой службы буду общаться с однополчанами, но все равно испытывал грусть: прежняя близость исчезнет, вряд ли доведется прикрывать в бою товарищей из 267-го, да и летчикам полка вряд ли доведется прикрывать меня. Вспомнились Ваня Рябыкин, Коля Гуляев, Коля Горбачев, Коля Петров, Петя Никитин и Миша Вахнев, мои ученики, молодые летчики, отдавшие жизнь за Отчизну.
Послышался треск мотора По-2. Самолетик приземлился. Из передней кабины выглянула круглолицая, румяная Маша Кулькина - летчик звена связи штаба дивизии - помахала рукой, приглашая садиться. Мы с Аритовым обнялись.
Как я и предполагал, в штабе дивизии поджидала гора бумаг. Штурман 4-й воздушной армии полковник В. И. Суворов, принимая меня, предупредил, чтобы полетами на боевые задания не увлекался:
- Ваше дело обеспечивать штаб дивизии и полки картами, штурманскими принадлежностями, учить рассчитывать и прокладывать курсы, а не летать самому.
Начальник штаба 236-й ИАД полковник А. Г. Андронов, видя, каким невеселым я возвратился из штаба армии и, выяснив причину такого настроения, рассмеялся:
- Не так страшен черт, как его малюют, майор! Надо научиться разбираться в бумагах, вот и все. На первых порах я помогу. А полковника Суворова следует понять. Он обязан требовать строгого дополнения должностной инструкции.
В первые дни работы на новом месте я обеспечил летчиков дивизии полетными картами, ветрочетами, счетными и масштабными линейками, транспортирами, наручными и карманными компасами, однако вплотную и в полном объеме занялся штурманской службой позже, в период организации перелета дивизии с Северо-Кавказского на Южный фронт. Дело в том, что по приказу комдива пришлось осваивать тот. самый "спитфайр", о котором столько рассказывал майор Щиров. Но увы! "Спитфайр-6", понравившийся было формой фюзеляжа, на поверку оказался машиной так себе. Скоростью полета не отличался, в управлении был инертным, его пилотажные свойства оставляли желать лучшего. К тому же на пробеге и при больших оборотах винта на стоянке "Спитфайр-6" норовил ткнуться носом в землю. Причиной пилотажных недостатков самолета были малая мощность мотора и неудачное расположение шести крупнокалиберных пулеметов с патронными ящиками в крыльях. Но это были "цветочки". Про "ягодки" сообщила досланная вслед полученным машинам инструкция по их эксплуатации. Инструкция предупреждала, что в моторе "Спитфайра-6" нередки случаи обрыва шатунов и что в полете шасси машины не всегда выпускаются нормально. Не составляло труда вообразить, что ожидает пилота при обрыве шатунов над территорией, занятой врагом!
