Семен Нагорный - Седов
В газете появляется постоянная рубрика: «Пожертвования на экспедицию к Северному полюсу».
Десятки людей пишут Седову письма. Одна девочка, Шура Голуб, присылает письмецо: «Я читала у Жюль Верна, что на Северном полюсе есть вулкан. Прошу вас после открытия написать мне об этом». Какие-то незнакомые мичманы и просто молодые люди просят включить их в состав экспедиции. Для этих дней характерно обращение Седова в газету: «Не откажите напечатать мой нижеследующий адрес: Кирпичный пер., дом № 3. тел. 1-28-75 от 10 до 12 и от 6 до 8 ч. В Петербурге есть еще один капитан Г. Я. Седов, которого очень беспокоят…»
30 марта за подписями 51 члена Государственной думы вносится в Думу «Законодательное предположение об отпуске из Государственного казначейства средств на организацию экспедиции к Северному полюсу». Этот пространный документ состоит из двух частей. Вначале доказывается полезность арктических экспедиций и вообще изучения полярных областей. «Именно там, на Крайнем севере, зарождаются циклоны, от которых в значительной степени зависит метеорологическое состояние атмосферы Российской империи, – пишут авторы „предположения“. – Исследование на месте условий зарождения циклонов, быть может, дало бы ключ к разрешению задачи, над которой упорно трудятся в настоящее время наши метеорологи, именно, дать земледельческой России новые указания на пути к правильной разработке теории атмосферических явлений. Важность этой задачи для страны, о которой давно сказано, что ее счастье зависит от трех майских дождей, – не требует доказательств».
Далее приводится смета, составленная Седовым, на сумму в 70 тысяч рублей. Указав на то, что «самый беглый просмотр этой сметы свидетельствует о крайней бережливости, руководившей ее составителем», члены Государственной думы определяют размеры необходимых для экспедиции затрат в 100–150 тысяч. Проявив эту восхитительную деловую щедрость и пожурив даже Седова за преуменьшение сметы, они предлагают отпустить из казны не максимальную сумму и даже не минимальную – не 150 и не 100 тысяч, а только 50. «Остальные же деньги должны пополнить научные учреждения и общества и частные жертвователи» {25}.
Но все же Седов мог радоваться. Подобный документ, да еще подписанный такими влиятельными людьми, как Балашов, граф Бобринский, Маклаков, Шинга_ рев, Шульгин, Милюков и другими известными деятелями партий, имеющих в Думе большинство, обеспечивал, казалось, немедленный отпуск денег.
В эти же дни возникает так называемый «Седовский комитет», впоследствии переименованный в «Комитет для снаряжения экспедиции к Северному полюсу и по исследованию русских полярных стран» {26}.
Бюджетная комиссия Государственной думы, выслушав мнение начальника Гидрографического управления Вилькицкого, выказавшего полное одобрение плану Седова, признает отпуск денег на экспедицию желательным). 27 апреля Коковцев – председатель совета министров – запрашивает мнение по этому вопросу морского министра. Григорович отзывается в самом благоприятном для Седова тоне. «Имею честь довести до сведения вашего высокопревосходительства, – пишет он. – о моем полном сочувствии идее экспедиции лейтенанта Седова, при условии достаточного снабжения этой экспедиции соответственно современным научным и практическим требованиям… Вместе с сим я полагаю, что для надлежащего оборудования экспедиции необходима сумма не менее 150 тысяч рублей» {27}.
В этом письме Седова называют уже не капитаном, а лейтенантом. В дни, когда имя Седова было у всех на устах, начальство сочло уместным сделать ему подарок, переведя из адмиралтейства во флот с чином старшего лейтенанта. Это – блестящий служебный успех, потому что флотское офицерство – такая же высшая каста по отношению к офицерам адмиралтейства, как гвардия по отношению к армии. Седов надевает вместо серебряных золотые погоны и формально становится в одну шеренгу с самыми рафинированными представителями дворянства.
Через месяц после одобрительного письма Григоровича собирается совет министров, чтобы установить, между прочим, мнение правительства по законодательному предположению членов Думы. Всем, кто следит за этим делом, кажется, что можно не сомневаться в исходе, – деньги будут даны.
Но происходит нечто, подобное внезапному шквалу. Надежды рушатся, наступает время жестоких разочарований и неудач. Совет министров выносит решение в образцовом стиле самой высокой в империи канцелярии. Нужны были столетия безраздельного господства чиновников, нужна была непререкаемая преемственность канцелярских традиций, чтобы выработался тот холодный, тягучий, мертвящий язык, которым написано это постановление. Вот оно: «Рассмотрев настоящее дело, в связи с поступившими по оному заключениями министерств… совет министров нашел, что мысль об организации силами русских мореплавателей всестороннего исследования приполярных областей заслуживает, конечно, принципиального сочувствия. Но, по удостоверению заинтересованных ведомств, изложенные в записке 51 члена Государственной думы соображения об условиях практического осуществления обсуждаемого путешествия представляются недостаточно обоснованными, причем вообще намечаемая экспедиция лейт. Седова носит несколько непродуманный характер. Вследствие сего и имея в виду, что при отсутствии уверенности в возможности пополнить необходимые на оборудование экспедиции ассигнования за счет поступлений от частных жертвователей и обществ, Государственному казначейству пришлось бы, по всей вероятности, понести издержки, значительно превышающие 50 000 руб., совет министров признал, что при обсуждении вышеупомянутого законодательного предположения в общем собрании Государственной думы правительству, через представителя морского ведомства, следует высказаться за отклонение сего предположения» {28}.
Что же случилось за этот месяц, прошедший между благоприятным ответом Григоровича и отрицательным решением совета министров? На какие подводные камни наткнулся корабль Седова?
30 апреля в Гидрографическом управлении произошел на вид незначительный, но симптоматический эпизод. При утреннем докладе начальнику управления была подана, по обыкновению, папка газетных вырезок, касающихся ведомства. Рядом с газетным столбцом, аккуратно наклеенным на пронумерованный секретарем листок, легла надпись: «Кто позволил писать в газету?» Затем Седов был вызван к начальнику. Генерал-лейтенант Вилькицкий встретил нового лейтенанта немилостиво.
– Вы должны понимать, господин лейтенант, – говорил он с раздражением, – что ваше звание накладывает известные обязанности. Вы поставили свое имя рядом с какими-то проходимцами… И так уж мне надоел шум «Нового Времени», но в «Русском Слове» писать, извините, – это просто неприлично…{29}
У Седова осталось впечатление, что заметка в либеральном «Русском Слове» – только повод для Вилькицкого, чтобы осадить подчиненного, о котором слишком уж много говорят и пишут. Но он думал, что этим выпадом все и ограничится.
Однако самое главное было впереди. Ему предстояла решающая схватка с людьми, между которыми лишь по форме он считался своим.
По смыслу записки членов Думы, деньги для экспедиции на полюс предполагалось выдать не Седову непосредственно, а в распоряжение морского министерства. Это обстоятельство делало морское ведомство участником предприятия, хотя с самого начала оно сохраняло позицию строгого нейтралитета. Едва лишь запахло деньгами, чиновники министерства зашевелились. Отпуск денег – отличный предлог для вмешательства в дело Седова. Вилькицкий созвал комиссию под своим председательством. В качестве членов были собраны: доктор А. А. Бунге, старый полярник, бывший еще в 1882 году начальником арктической станции, капитан 2-го ранга А. В. Колчак, А. П. Бялыницкий-Бируля, геолог И. П. Толмачев, статский советник Л. Л. Брейтфус {30}, капитан 1-го ранга Бухтеев и подполковник Мордовии. Седова вызвали для доклада. Он принес свои карты и расчеты, был готов к бою, но не предвидел, что исход его предрешен.
Прежде всего комиссия авторитетно признала желательность и важность достижения Северного полюса русской экспедицией, не забыв, впрочем, присовокупить, чтобы Седов не зазнавался, что речь может итти именно о достижении, но не об открытии полюса, открытого уже в 1909 году Робертом Пири.
Затем Седов был допрошен, как на экзамене, об опыте и результатах всех экспедиций, бывших когда-либо на Земле Франца-Иосифа и пытавшихся достигнуть полюса. Легко удалось установить, что лейтенант Седов не весь арктический опыт учитывает и не все результаты знает.
С нескрываемым удовольствием члены комиссии подробно и всесторонне рассмотрели вопрос о Земле Петермана.
В 1873 году австрийская экспедиция Юлиуса Пайера и Карла Вейпрехта открыла Землю Франца-Иосифа – архипелаг на севере Баренцева моря, предугаданный за несколько лет до этого русским ученым и революционером Кропоткиным. Правительство отклонило просьбу Кропоткина об организации широко задуманной им экспедиции в полярные моря. В своем неосуществившемся проекте Кропоткин писал в 1870 году, что «между Шпицбергеном и Новой Землей находится еще не открытая земля, которая простирается к северу дальше Шпицбергена…» Это предсказание подтвердили своим открытием австрийцы Пайер и Вейпрехт, и они же были авторами версии о существовании к северу от Земли Франца-Иосифа другой суши, которую они якобы видели и назвали Землей Петермана. В течение десятков лет Земля Петермана обозначалась на картах, правда – в виде бледного пунктира неопределенной формы. И только через тридцать лет Каньи, спутник герцога Абруццкого, пытаясь достигнуть полюса, прошел по дрейфующим льдинам лам, где карты показывали сушу. Земля Петермана оказалась мифом, обманом зрения.
