Наталья Болотина - Потемкин

Не согласившись на цену, предложенную Третьяковым, в 1885 г. внук Темкиной мировой судья Николай Константинович Калагеорги потребовал возвратить картину в Николаев. Вскоре она оказалась собственностью Н.М. Родионова, он также пытался продать портрет известному собирателю Третьякову. Уже в 1907 г. у вдовы Калагеорги картину приобрел московский коллекционер Иван Цветков. В своих записках по искусству он оставил запись беседы с внуком Ивана Калагеорги, который рассказывал ему о бабушке как о дочери Екатерины II и Г.А. Потемкина.

Итак, становится ясно, что в семье знали имя отца Елизаветы, а возможно, и матери, но по тем или иным причинам не называли его. Иначе говорится в этих письмах о том, где воспитывалась девушка до замужества: не в семье Самойловых, а в пансионе Беккера. Странно звучат и слова об обширных поместьях, полученных от отца, поскольку в делах по наследству князя ее имя не фигурирует, как и в многочисленных бумагах Потемкина. На самом деле единственное владение в Херсонской губернии — село Балацкое — Елизавета Калагеорги приобрела в 1796 г. у своего брата графа А.Н. Самойлова, получившего эти земли в наследство после смерти Г.А. Потемкина. Можно предположить, что продажа была фиктивная, но тем не менее официально Елизавета не получала ни наследства после смерти отца, ни поместье в приданое.

Покровителем Елизаветы Григорьевны являлся близкий друг и сотрудник Г.А. Потемкина обер-штер-кригс-комиссар Черноморского адмиралтейства М.Л. Фалеев, он завещал ей в 1790 г. 10 000 руб., как говорится в официальных бумагах: «На приданое девице Елисавете Григорьевой, оставленной на воспитании в доме статского советника Бека и у жены его Елены Андреевой, по завещанию истиннаго его друга Зоммера…» На протяжении нескольких лет продолжалась борьба Елизаветы Калагеорги с наследниками Фалеева, оспаривающими ее право на получение денег по завещанию. Персона Фалеева и его роль при Потемкине довольно загадочны. Он, видимо, был особо доверенным лицом князя, посвященным во многие семейные тайны.

Если отцовство Потемкина можно считать неоспоримо доказанным, то с именем матери возникает много вопросов. Конечно, кажется вполне естественным назвать Екатерину II матерью девушки, и полное отсутствие материалов о ней среди личных бумаг императрицы оправдать устоявшимся мнением о недостаточном внимании государыни к своим детям. Однако тезис этот можно легко опровергнуть многочисленными документами, относящимися к сыну Екатерины от графа Г.Г. Орлова Алексею Бобринскому. Судьбе мальчика императрица посвящала много времени: было устроено его материальное положение, общественный статус, воспитание, образование; во время заграничного путешествия Екатерина поручила юношу заботам и вниманию своего верного корреспондента энциклопедиста Ф.-М. Гримма. Наконец, по вступлении на престол Павел признал Алексея Бобринского своим братом. В отношении дочери от законного, хотя и тайного, мужа нет ничего.

Трудно однозначно утверждать, что Екатерина была матерью Елизаветы Темкиной, или так же категорично опровергать эту версию без достаточных документальных данных. Наверно, когда-нибудь возможно будет по крупицам собрать мозаику жизни этой знатной по рождению, но во многом несчастной женщины, превратить историографический миф в реальность.

Возникает вопрос: если не Екатерина II мать Елизаветы Калагеорги, то кто? Можно предположить, что девочка родилась не в 1775 г., а позже, и тогда матерью могла стать Варвара Энгельгардт. А если довериться истории о том, что все сестры состояли в «гареме» светлейшего, то родить могла любая из них. Среди бумаг Потемкина сохранилось несколько записочек от неизвестных женщин, не оставляющих сомнений в том, что они были любовницами князя, следовательно, могли стать матерью его ребенка. Это даже более реально, поскольку девочку отдали на воспитание Самойлову, а не кому-то из семейства Энгельгардт, и ее имя не фигурировало в решении вопросов наследства как одно из доказательств привязанности Потемкина к детям от сестры Марфы.

Вполне вероятно, что Елизавета родилась в 1777–1779 гг. Именно тогда у Потемкина было несколько любовных связей, и одна из женщин, адресовавшая столь пылкие послания красавцу-фавориту, могла стать матерью девочки:

«Как вы провели ночь, мой милый; желаю, чтобы для Вас она была покойнее, нежели для меня: я не могла глаз сомкнуть. Теперь я перед Вами вся и сама не знаю, почему мысль о Вас — единственная, которая меня одушевляет; но, сказать ли? я Вами не довольна. Вы казались таким рассеянным; что-то такое есть, что Вас занимает. При первом посещении Вашем Вы выказали более удовольствия видеть меня. Знаю, что вечером Вы не были у императрицы, что Вы захворали…»

«Я только что проснулась, и мне подали присланные Вами цветы, премного Вам обязана, сердце мое! Желаю, чтобы здоровье Ваше поправилось, чтобы я могла видеть Вас веселым и счастливым, каким видела Вас во сне нынешнюю ночь: Вы были так любезны, казалось, любите меня от всего сердца. Прощайте, расстаюсь с Вами; муж мой прийдет сейчас ко мне. А когда же Вы что-нибудь сделаете для моего сына? Я желала бы, чтобы он был в Вашем Новотроицком полку».

«…Матинька, когда я Вас увижу, моя жизнь! Завтра неделя, что я не видала тебя, душенька. Пожалуйста, заезжай когда-нибудь ко мне, мне бы хотелось всякую минуту быть с тобой; все бы тебя целовала, да тебе надоела…»

«…Целую Вас тридцать миллионов раз с ежеминутно возрастающей нежностью; пальчики и беленькия ножки целую в мыслях. Матинька, очень я тебя люблю, друг мой сердечный…»

Светлейшего любили женщины. Статный красавец, лицо которого не портил ослепший глаз, могущественный вельможа не мог не вызывать интереса и страстных чувств. Потемкин же обожал общество женщин, и его любовные интриги превращались в легенды. О приключениях князя в военном лагере в годы второй Русско-турецкой войны ходило множество анекдотов. Княгиня П.Ю. Гагарина рассказала историю, случившуюся с ней в Яссах в 1790 г. Потемкин стал ухаживать за княгиней, это при том, что в ставке уже была Прасковья Андреевна — супруга Павла Потемкина, ее также зачислили в список любовниц светлейшего и еще несколько дам. Ожидалось прибытие турецких уполномоченных, и князь, шутя, обещал Гагариной (она была беременна) собрать «конгресс» в ее спальне. Она вспоминала, что однажды Потемкин даже схватил ее за талию, за что она при многочисленном обществе дала ему со всего размаху пощечину. Все ахнули. Взбешенный князь ушел в кабинет, гости ожидали катастрофы. Не прошло и четверти часа, как Потемкин вернулся и, поцеловав руку княгини, преподнес ей изящную бонбоньерку в знак примирения.