Юлия Кудрина - Мария Федоровна

15 августа к Марии Федоровне приехала еще одна молодая датчанка — фрёкен Лассен. Она привезла письма, которые были переданы ей молодым бароном Веделем Ведельсбергом, который служил в Москве в российско-датской торговой фирме. Это были письма от датских родственников: сестры и племянников Тюры, Ингеборг, Дагмар и от Ольги Хейден из Павловска.

В сентябре вдовствующую императрицу посетила датская медицинская сестра Ингеборг Ларсен, приехавшая в Крым по заданию датского Красного Креста и доставившая императрице несколько писем от родственников. Мария Федоровна в беседе с И. Ларсен сказала, что очень тоскует по Дании, и особенно по Видёре (дворец под Копенгагеном). Вместе с тем она выразила сомнение, что в ближайшем будущем ей удастся приехать в Данию. По словам Ларсен, Мария Федоровна была убеждена в том, что ее сын — царь Николай II — жив, и не верила слухам о его убийстве. Поэтому она хотела остаться в России.

Но писем ни от одного, ни от другого сына по-прежнему не было. 17 августа к обеду прибыл князь Долгорукий с письмом от Бетси (Елизавета Владимировна Барятинская-Шувалова. — Ю. К.) из Киева, в котором она среди прочего сообщала, что в Англии объявили траур по Ники. «Страшно слышать такое! — записала Мария Федоровна в дневнике. — Так мучительно жить при отсутствии достоверных сведений».

25 ноября в Лондоне на службе в русской церкви на Уэлбек-стрит присутствовали английский король Георг V и королева Мэй. В этот день Георг V записал в своем дневнике: «Мы не могли узнать подробностей. Это было грязное убийство. Я был предан Ники, добрейшему из людей, настоящему джентльмену, любившему свою страну и свой народ». Как известно, во многом именно позиция короля Георга V послужила причиной того, что Николаю II не удалось покинуть Россию и тем самым спастись.

9 (22) сентября Георг V написал маркизе Виктории Мильфорд, своей кузине и сестре Александры Федоровны, циничное письмо: «Глубоко сочувствую Вам в трагическом конце Вашей дорогой сестры и ее невинных детей. Но, может быть, для нее самой, кто знает, и лучше, что случилось, ибо после смерти дорогого Ники она вряд ли захотела бы жить. А прелестные девочки, может быть, избежали участь еще более худшую, нежели смерть от рук этих чудовищных зверей».

Но это Марии Федоровне не было известно.

Вместе со слухами о гибели Николая II и его семьи стали распространяться различного рода слухи о великом князе Михаиле Александровиче. 21 августа князь Долгорукий рассказал вдовствующей императрице о своей встрече с бывшим министром земледелия, членом Государственного совета А. В. Кривошеиным, который сообщил ему, что располагает достоверными сведениями, будто великий князь Михаил Александрович находится под защитой французов. «Благодарение Господу!» — с подъемом встретила Мария Федоровна эту весть.

Большой радостью для Марии Федоровны было посещение ее 24 августа графом Ф. Келлером. «Он, — пишет Мария Федоровна, — пришел в форме, которую украшали его ордена, и с крестом св[ятого] Георгия на шее. Этот замечательный человек sans peur et reproche (без страха и упрека. — Ю. К.) рассказывал, что в его корпусе соблюдается полный порядок и царит спокойствие в течение всего месяца после революции, пока ему не пришлось покинуть свой пост… Слушать его было необычайно интересно. Он беседовал с одним офицером, который виделся с князем Долгоруковым]. Последний сообщил ему, что какой-то Д. вместе со своими людьми освободил Н[ики] и перевез всех их в безопасное место на борту корабля. Неужели это правда? Дай-то Бог!»

Императрицу навещали офицеры не только датской, но и финской армии. Она всегда любила Финляндию и часто с супругом и детьми посещала эту страну. Финский офицер Споре, служивший ранее в Егерском полку и работавший позже в Военном министерстве Финляндии, помогал Марии Федоровне с отправкой писем ее ближайшим родственникам в Данию и Англию.

По воскресным дням императрица старалась регулярно посещать церковь, ездила в Ай-Тодор. 25 августа, день рождения матери — королевы Луизы, который Мария Федоровна всегда отмечала как большой радостный семейный праздник, прошло невесело. Императрица съездила в Мисхор, чтобы в эту страшную жару посидеть немного на берегу моря, навестила чету Вяземских в Алупке и с грустью записала в дневнике: «Какие же светлые воспоминания были прежде связаны у меня с этим когда-то таким счастливым днем!» Она вспоминала свою благословенную, горячо любимую Мама́, но на этот раз, дав волю своим чувствам, написала: «Слава Богу, что ей не довелось жить в это жуткое время, когда все вокруг горит и полыхает ярким пламенем, когда брат идет на брата. Случилось то, о чем она так часто предупреждала. Мы, правда, надеялись, что нас минует чаша сия, но, к сожалению, все это выпало на нашу долю!»

Неспадающая жара, постоянные грозы и штормы — это буйство стихии, характерное для крымского лета 1918 года, находилось в полном соответствии с душевным состоянием императрицы. Ее нервы были напряжены до предела, она пребывала в сильном волнении и все время ждала, как она говорила, «достоверных сообщений» о судьбе своих сыновей. Дневниковые записи каждый день она начинала с одной и той же фразы: «По-прежнему никаких известий, что меня убивает…»

Каждая семья в России теряла родных: одних большевики убивали, других замучили, третьих сбросили в море, расстреляли на глазах их родителей. 31 августа пришло сообщение, что в Петрограде убили много англичан и четырех офицеров. «Как это гнусно и возмутительно!» — прокомментировала Мария Федоровна.

Особенно тяжелым было положение в Русской армии. Благодаря приказу № 1, изданному Временным правительством с подачи Совета солдатских и рабочих депутатов, «офицеров убивали, жгли, топили, разрывали, медленно, с невыразимой жестокостью и молотками пробивали им головы», — писал А. Деникин в книге «Путь русского офицера».

До Марии Федоровны дошли сообщения, как в ответ на попытку разгрома Александро-Невской лавры верующие ответили грандиозной демонстрацией, в которой участвовало около трехсот тысяч человек. Огромный крестный ход шел по Невскому к Казанскому собору, а по дороге к нему примкнули крестные ходы из других церквей.

Такие же выступления проходили в Москве и других российских городах.

В те дни русским людям удалось отстоять святыни, однако очень скоро многие из них были разрушены и разорены. Известный русский историк В. О. Ключевский еще до революции пророчески предсказал: «Конец русскому государству будет тогда, когда разрушатся наши нравственные основы, когда погаснут лампады над гробницей Сергия Преподобного (Радонежского. — Ю. К.) и закроются врата Его Лавры».