Николай Великанов - Мерецков

Владимир Кириллович жил с супругой Лидией Ефимовной в Архангельском в отцовском доме. Я бывал здесь, мы вели продолжительные беседы, в процессе которых Владимир Кириллович рассказывал об отце, о его времени.

Здесь, в доме маршала Мерецкова, буквально всё напоминает о нем. Большой его бюст, картины-портреты. Особенно — комната-кабинет. В ней ничего не изменилось с тех пор, как он ушел из жизни. Дубовый стол, лампа на нем, чернильный прибор, заточенные карандаши в декоративном стакане. Диван, кресло, стулья. Шкафы с книгами.

По словам Владимира Кирилловича, Кирилл Афанасьевич всегда много читал, причем не только художественную литературу, но и документальную, а также научную по самым различным отраслям знаний. Часто рекомендовал сыну, а потом и внукам прочесть ту или иную книгу.

До болезни в свободное время Мерецков-старший любил посещать театр (по возможности всей семьей), а затем обсуждать увиденное. Иногда брал баян и задушевно пел песни своей молодости. В доме Мерецковых жили подолгу сестры Евдокии Петровны, а когда появились внуки, Кирилл Афанасьевич просил Владимира и Лиду чаще оставлять детей у них. Для всех находил доброе слово, дельный совет и поддержку.

Владимир Кириллович трепетно относится к памяти отца, говорит о нем с большим уважением.

В ходе работы над книгой о Мерецкове я показывал ему написанные главы. Он читал их внимательно, с карандашом в руках, делал свои замечания, а затем начинались обсуждения их, зачастую переходившие в острые дискуссии.

Владимиру Кирилловичу не нравилось, что я цитирую отрывки из записок некоторых современников Кирилла Афанасьевича, где имелась хотя бы малейшая критика, даже не критика, а тень ее в адрес полководца Мерецкова. Под его напором я зачастую сдавался и убирал из рукописи вызывавшие у него недовольство места.

Приведу два фрагмента из наших бесед с Владимиром Кирилловичем:

«О вашем отце немало написано историками, писателями, сослуживцами. В основном лестного. Но в конце минувшего столетия, начиная с горбачевской перестройки, и особенно в начале XXI века, когда в России утвердилась "широкая свобода слова", о маршале Мерецкове стали появляться и критичные отзывы, вскрывавшие недостатки в его военной деятельности, — говорю я Владимиру Кирилловичу. — Например, историк Н. Коняев в книге "Власов: Два лица генерала" упрекает Мерецкова за дезинформацию Сталина о положении 2-й ударной армии, оказавшейся в фашистском кольце. Коняев утверждает, что "немцы завязали мешок, в который загнал 2-ю ударную Мерецков". Это окружение, как пишет историк, стало первой ласточкой в серии поражений сорок второго года и сильно встревожило Сталина. Он приказал Мерецкову выехать в войска и лично организовать прорыв. 29 марта 1942 года Мерецков доложил в ставку, как пишет автор, что "части противника… отброшены в северном и южном направлениях. Доклад этот содержал лукавства больше, чем истины". В.К. Мерецков на это отвечает, что сегодня, спустя многие годы, легко и даже модно критиковать военачальников Великой Отечественной войны, не побывав на этой войне. Нужно реально представлять себе, в какой обстановке приходилось действовать советским войскам и командованию в конце 1941-го и в 1942 году, какими силами и средствами располагала тогда Красная армия. В тех условиях просчеты допускались не только фронтовым руководством, но и Верховным главнокомандованием».

А вот рассуждения о маршале Мерецкове писателя А. Бушкова (из книги «Сталин. Красный монарх. Хроники великого и ужасного времени»): «Тремя серьезнейшими странностями (не считая мелких), совершенно не имеющими внятного объяснения, отмечен жизненный путь Маршала Советского Союза Кирилла Афанасьевича Мерецкова.

Странность первая. Еще до войны Мерецков допустил череду крупных, серьезных, непростительных промахов, за которые кто-то другой мог и понести серьезное наказание. И тем не менее Мерецкову все сошло с рук.

Началось все с финской кампании, "той войны незнаменитой". Лазарь Каганович давным-давно сказал умную вещь: "У каждой аварии есть фамилия, имя и отчество". У промахов и неудач первого, самого тяжелого периода финской войны, в полном соответствии с этим высказыванием есть имя, отчество и фамилия — Кирилл Афанасьевич Мерецков…

Странность вторая: необъяснимое, фантасмагорическое освобождение Мерецкова из-под стражи. Сорок генералов и офицеров дали на него совершенно убойные показания. На многочисленных очных ставках не один человек подтвердил участие Мерецкова в заговоре Тухачевского—Уборевича, антисоветской работе маршала, передаче им "одной из иностранных разведок" совершенно секретных сведений. Сам Мерецков виновным себя признал полностью. Но его выпускают!

Странность третья. Заслуги Мерецкова в Великой Отечественной более чем скромны, но отчего-то он стал вровень в шеренгу прославленных маршалов, чьи свершения не в пример масштабнее и даже, я бы выразился, грандиознее…»

Каково на этот счет мнение Владимира Кирилловича? Он считает, что названные «странности» жизненного пути Мерецкова писатель Бушков высосал из пальца: «Мне не известны какие-либо крупные, непростительные промахи, которые бы допускал мой отец до войны».

Нет никакой странности и в освобождении Мерецкова из-под стражи в августе 1941 года. Он виновным ни в чем не был. А показания на него арестованных военных должностных лиц — это оговоры, сделанные под давлением тогдашних следственных органов НКВД и НКГБ.

Что касается «скромности» заслуг Кирилла Афанасьевича, то они всем известны и говорят сами за себя…

Иного мнения об оценках полководца К.А. Мерецкова Коняевым и Бушковым от сына маршала, участника Великой Отечественной войны, вряд ли можно было ожидать. Владимир Кириллович хотел, чтобы я изъял из рукописи эти два фрагмента наших с ним бесед. Но я их оставил. Оставил, чтобы показать, как достойно Мерецков-сын защитил честь Мерецкова-отца.

ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ К.А. МЕРЕЦКОВА

1897, 7 июня (26 мая ст. ст.) — в деревне Назарьево Рязанской губернии (с 1929 года Московской области) родился Кирилл Афанасьевич Мерецков.

1906, 1 сентября — Кирилл Мерецков пошел в первый класс Назарьевской земской начальной школы.

1912, июнь — навсегда уехал из Назарьева в Москву.

1914, 4 сентября — поступил в Москве на вечерние образовательные курсы.

1915, август — переехал из Москвы в город Судогду Владимирской губернии и устроился слесарем-механиком на завод канифольно-скипидарного производства.

1917, май — стал членом РСДРП(б), был избран секретарем уездного комитета.