Владимир Лесин - Генерал Ермолов

Узнав, что Владимир Григорьевич Розен и Евгений Александрович Головин действительно собираются поехать в Петербург, Алексей Петрович предложил, как только встретил их, подождать Нейдгардта.

— Он, думаю, не замедлит приехать, — сказал он. — Тогда мы найдём четырёхместную карету, да так вместе, вчетвером, и отправимся в Петербург, чтобы объясниться с начальством, — и заколыхался от смеха, похожего на рыканье льва.

Нейдгардт действительно не задержался на Кавказе.

— А вообще Александр Иванович — достойный генерал, — убеждал Ермолов Погодина, — но у него есть один порок, которого я никак не могу простить ему: он слишком старый для Кавказа — за шестьдесят лет уже. Там очень часто бывает нужна не столько умная голова, сколько крепкая грудь и широкие плечи. Силы физические дороже сил нравственных. Я сам с моим сложением и здоровьем, приехав на Кавказ тридцати семи лет, едва мог привыкнуть к нему. Порой приходилось сидеть на лошади недели две, всякий день часов по осьмнадцать, после чего и своих не узнаешь. А пошли вместо себя другого, не то получается: везде нужен свой глаз…

Теперешние обстоятельства гораздо сложнее и мудрёнее. У меня средства были ограниченнее: войска раза в три меньше, а какого труда стоило получить то или другое пособие. Я обращался даже к частным лицам и просил прислать ученых для исследования в горах.

Европейские путешественники пишут о Кавказе всякий вздор. Наши чиновники и туземцы часто нарочно обманывают их и сообщают неверные сведения, чтобы после посмеяться над ними. Ещё недавно и сами мы знали об этом крае меньше, чем о Японии. Не случайно покойный государь Александр Павлович, отправляя меня командовать Грузинским корпусом, говорил: «Знаешь ли, Алексей Петрович, я ещё не решил, должны ли мы удерживать свои владения за Кавказом».

— И я скажу вам, Михаил Петрович, — продолжал Ермолов, — России нечего опасаться за свои владения, пока соседями ее с той стороны остаются такие слабые народы, как персияне и турки. Но притаись где-нибудь англичане, доставь горцам артиллерию, научи их воевать, и тогда нам придется укреплять ся уже за Доном. Я послал Муравьева в Хиву на свой страх и ответственность. Если бы я просил дозволения, то ни за что не получил бы его: пошли бы спросы да распросы, ноты и переговоры. Надо учитывать характер племен: хивинцы — хищники, а бухарцы — тихи и смирны. Наши единоверцы за Кавказом ожидают от нас помощи и покровительства{729}.

Только назначение Михаила Семёновича Воронцова наместником царя на Кавказе Ермолов встретил с искренним удовлетворением и предсказал ему несомненный успех, который, впрочем, обосновал иными, чем были у него, материальными возможностями.

— Теперь за Кавказом двадцать генералов, — говорил он, — а при мне был один Иван Александрович Вельяминов, которого я вызвал к брату. Сегодня в каждом из пяти отделений такой штаб, какой был у меня на весь корпусе. У моих преемников под ружьём состоит двести пятьдесят тысяч человек, а у меня было всего семьдесят тысяч, да и то в самое последнее время. Им на собственное содержание отпускается пятьдесят тысяч рублей серебром, а я получал сорок тысяч ассигнациями и жил полгода в лагере, чтобы скопить денег на бал или обед{730}.

В Москве Ермолов вставал в шесть часов утра, как и в деревне, читал, писал и переписывал свои воспоминания, переплетал книги и добился в этом совершенства, достойного знаменитых мастеров Винье и Келлера. После обеда Алексей Петрович принимал гостей и удерживал их обычно до ночи. Особенно часто посещали генерала кавказцы, которых он называл своими земляками. Среди них были не только офицеры, но и отслужившие свой срок дряхлые солдаты. Сам же бывал лишь у самых близких людей, главным образом у родственников, которые принимали его с большой любовью.

Однажды в Москве навестил А.П. Ермолова плац-майор О.А. Лепарский, прибывший из Восточной Сибири с письмом и подарком от А.И. Якубовича. Провожая племянника коменданта в столицу, декабрист передал ему записку с просьбой:

«Вы увидите моего благодетеля Алексея Петровича Ермолова, скажите ему, что в шахтах и штольнях Благодатска его имя было прославляемо. Отдайте ему при сём прилагаемый крест. Двадцать лет тому назад, умирая, рядовой солдат мне его завещал, а я, ссыльнокаторжный, посылаю его бывшему моему генералу».

В начале 1841 года состоялась встреча А.П. Ермолова с М.Ю. Лермонтовым, который привёз ему письмо от бывшего его адъютанта П.Х. Граббе. Известие о гибели поэта, полученное позднее, потрясло генерала. Гневно притопывая ногою, он говорил П.И. Бартеневу, сообщившему ему об этой трагедии:

— Уж я не спустил бы этому Мартынову. Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный… а этих людей не скоро дождёшься, — и, помолчав, добавил: — Поэты суть гордость нации! Их пуще глаза надо беречь…{731}

Иногда Алексей Петрович, облачившись в черный сюртук и нацепив орден Святого Георгия, пожалованный ему по представлению самого Александра Васильевича Суворова, отправлялся в Дворянское собрание. При появлении легендарного генерала вставали со своих мест и шли ему навстречу даже женщины. Бывал он и на балах, посещал всевозможные выставки, но особенно часто его видели в театре, который он очень любил.

«Когда Ермолов появлялся в театре или в собрании, — рассказывал позднее современник, — почитатели генерала, и старые и молодые, оборачивались всегда в ту сторону, где стоял Алексей Петрович, опершись на свою верную саблю, и задумчиво смотрели на его белые волосы, на эту львиную голову, твёрдо сидевшую на исполинском туловище, и в потускневших глазах его искали глубоко запавшие мысли…»{732}

С ранней юности Ермолов полюбил книгу. Эту страсть сохранил Алексей Петрович до старости. Его библиотека насчитывала более девяти тысяч томов на русском и иностранных языках и считалась одной из лучших частных библиотек России. Позднее он продал ее за весьма умеренную цену Московскому университету.

Понятно, что книги мастера переплетного дела были в хорошем состоянии. Хранились они в специально построенном домике на усадьбе в Осоргино. Здесь Алексей Петрович занимался составлением каталога своей библиотеки, большую часть которой перед смертью он уступил за треть цены Московскому университету.

Всю жизнь, с ранней юности и до отставки, Алексей Петрович вел дневниковые записи о службе, о войнах с Наполеоном, о командовании войсками Кавказского корпуса, о посольстве в Персию, которые положил в основу своих мемуаров. Что-то успел издать сам, но большую часть литературного наследия дяди опубликовал его племянник Николай Петрович Ермолов.