РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК - ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника Части первая, вторая

Уступил бы я кому

Свою старую куму...

Мне утеха — не кума!

Мне б из... техникума!

Преподаватель молча протянул дежурной тряпку, та торопливо привскочила, стерла экспромт и под диктовку Рональда написала:

НИКОЛАЙ ГАВРИЛОВИЧ ЧЕРНЫШЕВСКИЙ.

ИЮЛЬ 1828-го — САРАТОВ ОКТЯБРЬ 1889-го — там же.

И на сем преподаватель Рональд Вальдек начал свою лекцию. Минуты четыре, не меньше, было потеряно. А посему, как только раздался звонок на перемену, Рональд предложил не выходить из класса, а побеседовать по душам об услышанном. Беседа получилась шумноватой, но горячей и взволнованной. Главное — в ней не было молчащих и инертных. Тут выяснилось, кому и что осталось непонятным, и преподаватель смог устранить эти неясности в течение следующего академического часа. От мученической жизни писателя и его взаимоотношений со всем внешним миром, женой и друзьями преподаватель перешел к роману «Что делать?», изложил его интригующую сюжетную конструкцию и дал задание прочесть два «Сна Веры Павловны». В оставшееся время задал несколько контрольных вопросов, поставил отвечающим две четверки и одну тройку, обещал целиком посвятить следующие два часа роковой теме любви и дружбы в квадратуре круга персонажей у Чернышевского. Чуть-чуть намекнул на недавно вышедший и не известный в СССР роман о Чернышевском русского писателя-эмигранта Владимира Набокова. Сам он прочел его бегло, выпросив у знакомого дипломата еще год назад, был поражен богатством ассоциаций, блеском сравнений и убедительностью красок Набокова, однако, здесь, в классе, был предельно осторожен и лишь намекнул, что это спорное произведение эмигрантской музы не лишено интереса.

Перед самым концом занятий к удивлению своему он заметил у классных дверей взволнованное лицо завкафедрой, профессора Ш-ва. А выходя, еле различил его тишайший, почти неуловимый вопрос-дуновение: «Ну, как?»

— Вы о чем? — недоумевающе переспросил педагог.

— Я спрашиваю: как у вас сегодня все прошло?

— Как всегда, Алексей Николаевич! А что такое?

— Да ведь у вас два часа сидит на занятиях... Мария Александровна! Не вздумайте удирать! Сейчас на заседании кафедры будут обсуждения всех прослушанных ею занятий и заявления Марии Афанасьевны...

— Да мне... в редакцию! — вяло сопротивлялся Рональд.

— Какая там редакция! Судьба кафедры решается! И узнаем, кого пришлют нам методистом, если Мария Афанасьевна будет настаивать на своем отказе от этого дела.

Господи! Не было печали! Ну, наслушаемся сейчас критики... Надо же!

В кабинет языка и литературы он явился первым и выбрал наиболее скрытную позицию между двумя шкафами. С усилием всунул в этот тесный промежуток мягкий стул и уселся так, что из-за «судейского» стола заметен был разве что кончик его ботинка.

Профессор Ш-в усадил на свое обычное место важную гостью. Лицо ее было умно, взгляд строг и принципиален, он чем-то напоминал... старую датскую писательницу. Сходство было, так сказать, интеллектуальное и возрастное, хотя Мария Александровна смотрелась все же лет на десяток моложе писательницы. Досаднее всего было то, что удар должен сейчас последовать от лица, к которому сам Рональд относился с искренним уважением. Он хорошо знал и давно ценил смелые, прекрасно написанные и аргументированные книги этой выдающейся русской ученой женщины, к тому же и одаренной художницы, знатока и ценителя русской старины и фольклора, ревнительницы чистоты и красоты языка.

А он-то вел себя ныне перед ней с непринужденностью мустанга в прериях! Вернее, просто как разнузданный осел! Опоздал... Курил. Вел урок стихийно, как Бог на душу кладет... На перемену студентов не отпустил. С девчонками шутил насчет того глупого каламбура... Что-то бормотал про Набокова... Ни о чем не догадался, кругом оскандалился! Хорошо, что еще план урока не спросила! Хотя в этот раз он поспел сделать за два часа все, что собирался. Ну, да чем это докажешь, коли писаного плана нет!..

Заседание началось. Гостья довольно сурово оценила урок Марии Афанасьевны. Та, вероятно, от волнения при инспекции проглядела ошибку в ответе студентки, изображавшей на доске синтаксические связи слов во фразе хрестоматийного классика. Студентка написала слова «девушка в пестром платье» и отнесла определение «пестром» к девушке. Инспектриса ядовито заметила, что пестрых девушек не бывало и во времена классиков! Раскритиковала она и урок преподавателя Зайцева, потом уроки еще двух педагогов, обошла молчанием урок самого профессора Ш-ва, но дала понять, что и это занятие ей не очень понравилось, ибо аудитория была вялой и незаинтересованной, тема же — выигрышной! Наконец, подглядывая в самый конец длинного списка своих заметок, заговорила она об отличном уроке, посвященном Чернышевскому.

— Фамилию этого молодого педагога, — говорила Мария Александровна, — я уловила неточно и с ним еще не познакомилась лично, однако, урок его был интересен и хорошо построен. Он привлекает именно с методической стороны. В этом двухчасовом уроке были удачно синтезированы лучшие и самые надежные методические элементы: и метод эвристический, и сократовский, и лекция, притом увлекательно яркая, и живое собеседование, и строгий опрос. Урок шел в хорошем напряженном темпе и в хорошем педагогическом стиле... Вот, Алексей Николаевич, вам и новый методист для вашей кафедры! Поскольку Мария Афанасьевна считает свою нагрузку чрезмерно утомительной. Надо тут пойти навстречу ее пожеланию и заменить Марию Афанасьевну как методиста товарищем... товарищем...

— ...Рональдом Алексеевичем Вальдеком! — услужливо, но не вполне уверенно подсказал зав. кафедрой.

— Да, да! Именно товарищем Вальдеком. Надо и вам, Алексей Николаевич, как и везде сейчас у нас, смелее выдвигать молодые, нами же взращенные кадры! Но я не вижу его на нашем совещании...

Товарищу Вальдеку пришлось смущенно выдвинуться из-за своего шкафа. Он еще не пришел в себя от полнейшего потрясения. Он методист? Не во сне ли все это пригрезилось? Увы, он ведь не имеет никакого понятия, что такое эвристический метод! Слышал здесь о нем впервые в жизни, хотя, оказывается, уже применяет на практике! Не дай Бог еще расспрашивать сейчас начнет по методике! Он и слова-то эти не все понимает!

Но обрадованный столь неожиданным оборотом дел профессор уже толковал инспектрисе, что, мол, товарищ Вальдек — ценный кадр кафедры! — сильно занят в редакции «Голоса Советов». И бюджет его времени ограничен. Ибо он журналист...

— Журналист? — в недоумении протянула гостья. — Он прежде всего ПЕДАГОГ, а все остальное — потом! Рекомендую его вам как методиста. Рональд Алексеевич, вы согласны принять на себя эту нагрузку? Ну, вот и отлично! И мы с вами еще побеседуем о некоторых частностях и отдельных штрихах, показывающих вашу педагогическую молодость и легко устранимых из вашей будущей практики...