Элвис Пресли. Последний поезд в Мемфис - Питер Гуральник
«Элвис посмотрел на меня, а я — на него и на Клиффа, — рассказывает Джордж Клайн, присутствовавший в репетиционном зале вместе с остальными. — Алекс Ромеро и в самом деле был славным парнем, и, когда он попросил Элвиса попробовать, тот с ходу скопировал пару его степов, но всем сразу стало ясно, что это не годится. Элвис сказал: «Слушай, это не для меня». На что Алекс, будучи человеком сообразительным, спросил: «У тебя есть с собой твои альбомы? — Мы поставили пластинки на проигрыватель («Don't Be Cruel», «Hound Dog» и «All Shook Up»). — Покажи, как бы ты делал их на сцене». Элвис сделал, как он просил, все три песни, и, когда он закончил, Алекс сказал: «Все понял. Увидимся позже». — «Что ты понял?» — «Послушай, Элвис, сейчас я отправлюсь домой и из того, что ты мне показал, сделаю для тебя номер. Я сделаю это в твоем духе, чтобы ты себя чувствовал комфортабельно на сцене, но это будет танец».
На следующий день мы вновь собрались в том же маленьком зале и убедились, что Алекс Ромеро постарался на славу — со стороны это выглядело так, словно ты видишь Элвиса. Он поставил на проигрыватель «Тюремный рок», сделал мелом на полу маленькие отметки и сказал ему: «Делай так, как тебе удобно». И все получилось как надо. Элвис дождаться не мог, когда мы будем снимать эту сцену!»
Он любил общество артистов и радовался возвращению в Голливуд. Было приятно вновь болтаться по городу с Ником в поисках приключений, и вскоре его гостиничный номер превратился в некое подобие частного клуба, проникнуть в который можно было, только зная пароль, который к тому же каждый день менялся.
В выходные Ник позвонил своему другу Рассу Тамблину, у которого было маленькое однокомнатное бунгало на шоссе Пасифик–Кост, и спросил, не мог бы он привезти к нему своего друга Элвиса. Тамблин, 22-летний актер и танцор, варившийся в шоу–бизнесе с раннего детства и всегда относившийся к Нику как к «пробивному парню», охотно согласился.
«Я никогда этого не забуду. Да и никто другой бы не смог. Во–первых, потому что в то время Элвис был настоящей звездой. Во–вторых, они приехали на трех лимузинах: Элвис, его кузены, прихлебатели и девочки, — в общем, человек пятнадцать–двадцать выскакивают из этих лимузинов и вваливаются в дом. Это было какое–то безумие — я‑то думал, что Ник привезет одного Элвиса, а они притащили целую ораву народу. Они захватили с собой прохладительные напитки, а у меня в тот момент играла пластинка Джоша Уайта, в которую Элвис сразу вцепился. Я уже не помню ее названия, но там была странная песня с отличным, «утробным» гитарным саундом. Мы прослушали ее раз десять подряд, а потом Элвис спросил, не могу ли я ему ее одолжить. Все остальные устроили вечеринку на крыльце, которое выходило прямо на пляж, а мы с ним остались у проигрывателя. И вдруг он начал ритмично подергивать коленями — было видно, что ему в голову пришли какие–то танцевальные па. Я посмотрел немного и сказал: «Все отлично, только коленки повыше, еще выше…» Я ведь все–таки танцор и понимал, что пара советов ему не повредит… Потом показал ему, как надо, а он говорит: «Как ты это сделал? Покажи еще разок!» Так что музыка продолжала играть, а мы танцевали перед проигрывателем, и моя подружка, которая приехала позже, рассказывала, что когда она вошла, то глазам своим не поверила. «Ты танцуешь с Элвисом!!!» А он увлекся по–настоящему. Не знаю, какими терминами это объяснить, у меня нет специальной подготовки, но я понимал, что он делает и где эти движения смотрятся лучше — ноги надо было поднимать чуть выше и более четко. Именно их он и использовал в «Тюремном роке».
Съемки начались в понедельник, 13 мая, с танцевального фрагмента, над которым Алекс Ромеро и Элвис работали на предыдущей неделе. Декорация представляла собой двухэтажные леса с зарешеченными дверями, изображавшие интерьер тюрьмы. В начале номера «заключенные», которых изображали профессиональные танцоры, выстраивались в ряд на втором этаже. Затем они выскакивали из камер в своих полосатых арестантских робах, соскальзывали вниз по пожарному шесту и, согласно сюжету песни, пытались сбежать, но в итоге возвращались из–за вечеринки, которую устроили надзиратели, — кто же откажется пропустить самый настоящий «Тюремный рок»? Элвис работал с такой самоотверженной страстью («Он не мог дождаться, когда ему дадут развернуться вовсю», — вспоминает Джордж Клайн), что на следующий день, съезжая вниз по шесту, проглотил временную зубную коронку. Вскоре он пожаловался помощнику режиссера Бобу Релею, что у него что–то «гремит» в груди, и тот вызвал врача. Осмотрев пациента, врач заверил обоих, что все это полная ерунда, игра воображения. «Все танцоры и съемочная группа ползали по полу на четвереньках, потому что коронка была очень маленькой и должна была быть где–то здесь, но в конце концов мы решили, что ему и впрямь показалось. Примерно через час Элвис подошел ко мне после очередного дубля и сказал: «Знаете, вот эта ерунда, игра моего воображения… по–моему, она сдвинулась. Теперь она где–то слева». — «Да нет же, — возразил я, — это действительно игра воображения, не более того». Прошел еще час, и он подошел ко мне вновь: «Игра воображения? Послушайте». Я прислушался к его дыханию и в самом деле услышал какой–то свистящий звук!»
Элвис позвонил Джорджу из больницы «Ливанские кедры». Оказалось, что он и в самом деле, с силой вдохнув, втянул коронку в легкое, так что на следующий день явился хирург и извлек ее оттуда. Как ни странно, ситуация очень напоминала эпизод фильма, когда Винсент Эверетт, герой Элвиса, получает удар в горло от своего бывшего сокамерника Ханка Хогана, и все собираются вокруг него, с беспокойством ожидая приговора врача — сможет он петь или нет. По словам Релея, сцена в медпункте ничем не отличалась — разве что присутствовал Полковник, когда врач объявил, что все в порядке. «Нашли! — воскликнул он. — Нам нужно раздвинуть связки, просунуть между ними пинцет и проникнуть в легкое… Только эта чертова штучка разломилась на две
