Петр Врангель - Белый Крым. Мемуары Правителя и Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России

Только желание оттенить это обстоятельство заставляет меня, не без чувства некоторой неловкости, упомянуть об этом случае. Он достаточно характерен.

В своем усердии затушевать и сгладить впечатление от кубанского фиаско казеннокоштные оптимисты не знали границ.

В те самые дни и часы, когда в Ачуеве разыгрывался последний эпилог с обратной посадкой на суда, «Великая Россия» etc., живописали о «восторженных» встречах генерала Врангеля в Тамани и об именинных настроениях казачества.

Бессовестное освещение «Великой Россией» фактов вызывало иногда негодование и среди высших чинов Главного командования. Генерал Шатилов обратил однажды внимание генерал-квартирмейстера генерала Коновалова, что он считает совершенно недопустимым, чтобы такого рода «информация» передавалась по оперативному телеграфу и помечалась в заголовках депеш: «поезд главнокомандующего».

Генерал Коновалов отвечал (разговор велся по телефону, который соединял непосредственно вагоны наштаглава и генквармглава), что он сам крайне возмущен этим и не понимает, с чьего разрешения оперативный телеграф поезда принимает эти депеши.

Вызвав меня, находившегося по должности у него на дежурстве, генерал-квартирмейстер, ударив с негодованием по лежавшему на столе номеру «Великой России», спросил:

– Вы не знаете, кто это старается?..

Жалею сейчас, что не ответил тогда прямому и честному генералу Коновалову: «Состоящий при Главкоме г-н Чебышев, ваше п-во…»

Но так как, кроме г-на Чебышева, в поезде находился еще один сотрудник «Великой России» (корреспондент Г-н), то я отговорился незнанием.

– Черт знает что такое!.. – продолжает генерал-квартирмейстер, и тут же прошел в вагон оперативного отделения отдать приказ о прекращении оперативным телеграфом приема бесплатных сочинений сотрудников «Великой России».

Все это проделывалось для поддержания «бодрости духа» в населении и, вероятно, для того, чтобы не ударить в грязь пред снисходительно улыбавшейся a’laventure de Crimee [34] Европой.

Апофеозом этой мудрой страусовой политики явилось изделие г-на Чебышева в «Великой России», повидавшегося где-то с генералом Врангелем и сообщавшего от его имени, что все на Кубани окончилось, слава богу, благополучно, что десант увеличился вдвое и что теперь-то, собственно говоря, наступило как раз время приступить к самой что ни на есть настоящей операции – «протянуть руку на Запад». Кому – (полякам? петлюровцам?) – сказано не было.

Ни у г-на Чебышева, – как бы там ни было, бывшего министра (правда, по Особому совещанию), – ни у некоторых других, кто мог и должен был это сделать, не хватило мужества и политической дальновидности объяснить генералу Врангелю, в какое положение ставит его перед обществом это объяснение ухода с Кубани, становившееся к тому же рискованным векселем в случае неудачи «на Западе».

В Ставке обработка г-ном Чебышевым Кубанской операции заставила одних густо краснеть, других негодовать.

Поводов же для негодования было более чем достаточно.

Вместо честного спокойного разъяснения обществу всей серьезности предстоявшего в близком будущем положения, разъяснения, которое тоща еще не могло вызвать никакой абсолютно паники, вместо призыва ко всем, для кого спасение армии генерала Врангеля было вопросом личного существования, призыва напрячь все силы для подготовки к неизбежной осаде Крыма, вместо всякой попытки пробудить в обществе энтузиазм, налицо было новое partie de pleisir в розовых очках, новый ненужный самообман, новые неизбежные жертвы.

Упомянутое выше интервью г-на Чебышева было поднесено и Европе.

Заднепровская операция была последней операцией, предпринятой по инициативе Главного командования.

С момента ее печального завершения инициатива окончательно переходит в руки противника, почти открыто стягивающего свои войска к границам Северной Таврии для решительного боя за обладание Крымом.

Разведывательные сводки каждый день приносят сведения о появлении у противника новых и новых резервов, переброшенных с Польского фронта.

Сумерки сгущаются с каждым часом. Обстановка с каждым новым днем становится все более и более серьезной.

21 октября замерзающая, полураздетая, деморализованная армия, закончив отход, заняла первую линию Сиваш-Перекопских позиций.

Большевики сейчас же начали предпринимать подготовительные работы для атаки перешейков. К Перекопу подвозились тяжелые орудия, произведена была необходимая перегруппировка. 1-я конная армия Буденного, занявшая было Чонгарский полуостров, отошла на север, расположившись на линии Петровское – Отрада – Новотроицкое – Стокопани, а на ее место стали подводиться пешие части.

Красное командование предприняло исследование дна Сивашей с целью форсирования их. Для этого, между прочим, к Сивашским озерам были подтянуты не то отколовшиеся, не то вошедшие в контакт с красными (осталось невыясненным) части «армии Махно».

В какой же, спрашивается теперь, степени надежны были укрепления, которые предстояло преодолеть противнику?

О состоянии Сивашских позиций уже упоминалось при описании осмотра их иностранными военными агентами[35]. Они были вполне удовлетворительны и трудно преодолимы вследствие исключительно выгодного рельефа местности (ажурная сетка из озер и дефиле).

Что же представлял собою в боевом отношении Перекоп?

Тот самый Перекоп, который был и неизбежно должен был стать ареной боев, имевших решить участь Крыма. Тот Перекоп, в укрепленности которого никто не сомневался и падение которого в промежуток трех дней поразило весь мир своей ошеломляющей неожиданностью.

Я думаю, что теперь настал час, когда об этой «укрепленности» можно и должно сказать всю правду. Должно хотя бы для того, чтобы положить предел тем нелепым и обидным толкам и представлениям, которые существуют на этот счет за границей.

То, что явилось полной неожиданностью для русскою и иностранного общества, едва ли было неожиданным для того ограниченного крута лиц, которому давно были известны боевые качества Перекопских позиций.

Еще 13 июля 1920 года начальник Перекоп-Сивашского укрепленного района генерал-лейтенант Макеев в совершенно секретном обширном рапорте за № 4937 на имя начальника штаба Главнокомандующего срочно докладывал (выдержка):

«Начинжтехо»[36] обещал единовременно 21 тысячу бревен, 25 200 досок и ежемесячно по 6550 бревен, по 8400 досок, 25—740 жердей и по 169 тысяч кольев.