Восточный фронт адмирала Колчака - Сергей Владимирович Волков
Прикамский полк не смог долго продержаться и, отходя, перекатился за уфимцев, так мы и откатывались до села Красный Яр (штаб) на реке Уфимке. Позицию занимал на запад в деревне Нежино Прикамский полк, а Уфимский полк занимал деревню к югу от Красного Яра одним батальоном.
Ночью я проснулся от шума на улице села, приказал узнать, в чем дело. Мне было доложено, что обоз 1-го разряда Прикамского полка, а частью отдельные офицеры и солдаты бегут из Нежина, говоря, что последнее занято красными и весь полк погиб. Бросился к телефону. Прошу к телефону командира полка и заставляю его рассказывать мне интимности его жизни для проверки. Отвечает и невероятно хохочет. Наконец он рассказывает следующее: штаб мирно заснул, когда один ординарец спросонья сказал: «красные». Немедленно все повскакивали, один прапорщик штаба выскочил в другую комнату за перегородку, по дороге свалив железную печь, из которой посыпались угли и пепел. Шум, гам, кто-то потушил свечи; наконец, стали потихоньку выбегать во двор, затем и к воротам. Полная тишина. По улице идет врач полка Ермолин, весело посвистывая. Обращаются к нему: «Где красные?» – «Не мое дело знать, где они!» В это время из резерва, куда послали дать знать, что штаб захвачен красными, бегом летит рота, которую чуть не приняли за неприятеля. Хорошо, что паника не распространилась на передовые части. Пришлось бегунов возвратить обратно.
В это же время под Уфой происходила агония частей Каппеля. Войцеховский требует, чтобы я перешел к активным действиям и притянул на себя силы красных. Стоят жесточайшие морозы. Мы без боев, одним лишь движением вперед несем потери обмороженными, но тем не менее, с плачем – это в буквальном смысле – атакуем, занимаем, отходим, снова атакуем. Был случай, когда из 2-го батальона прикамцев ноги у многих примерзли к подошвам ботинок. Все, что мы могли сделать для спасения Каппеля, мы сделали, но понесли потери обмороженными до 40 процентов всего отряда. Я не знаю, насколько нужно было Каппелю удерживаться под Уфой. Может быть, ничего еще не подошло из частей 6-го Уральского корпуса, но факт тот, что я стал бояться за части – казалось, что скоро у меня ничего не останется. Донес Войцеховскому, который ответил благодарностью за содеянное и просьбой удержать красных не более трех дней.
Мы стояли еще пять дней, и красные ничего не могли поделать с нами. Единственно, что теперь перестали занимать позиции, сообразуясь с местностью, а обороняли лишь деревни, дома, доводя дело иногда до уличного боя. Части красных, благодаря нашим отходам под прямыми углами, все время менялись, но можно не преувеличивая сказать, что ни они, ни мы не были подготовлены и воевали так, как Бог на душу положит, кустарным способом, так как мы, офицеры, занимали должности без достаточного опыта и совершенно без стажа, были кустарями, а не ремесленниками.
В это время части Самарской группы генерала Войцеховского отошли за Уфу и были сменены частями 6-го Уральского корпуса. Я же остался и вошел в подчинение командиру этого корпуса ген. штаба генерал-майору Сукину. Штаб корпуса запросил меня об обстановке, нуждах и т. д. Подробно донес, но ничего не изменилось. Лишь обещано было, что скоро я буду поддержан частями 6-го корпуса и мои части смогут передохнуть. Части мои, по отношению к частям 6-го Уральского корпуса на линии железной дороги, были очень выдвинуты. Поэтому начальник штаба корпуса полковник Петров указал мне при нажиме красных боя не принимать.
Вскоре мы и отошли к юго-востоку, прикрывая железную дорогу с севера и, приданной мне Оренбургской казачьей бригадой, проходы к реке Юрезань; затем штаб отряда перешел на железную дорогу, на разъезд Крауль, заняв небольшую деревеньку около. Это было необходимо для лучшего управления частями и связи с соседями, так как тут, между моими частями и 11-й Уральской дивизией, занимавшей позицию к западу от разъезда Крауль верстах в 10–12 (мои части 20–30 верст к северо-западу имели единственную тыловую дорогу на разъезд Крауль), был прорыв в 20–25 верст, наблюдавшийся моими гусарами и контрразведкой прикамцев.
Здесь бои не были серьезными, красные выдохлись, как и мы, но мы и красные стали применять команды лыжников в белых халатах. Мне был придан 43-й Уральский полк под командой полковника Сергеева, старого кадрового офицера, который не явился ко мне, а прислал офицера за приказаниями. Я крайне удивился, что он не пожелал повидаться со мной для получения новой ориентировки, но промолчал и отдал приказ занять деревню, занимаемую прикамцами, которых выводил в резерв. Смена произошла днем. Прикамцы решили переночевать под прикрытием сменивших и выступить утром. Ночью красные лыжники появились около деревни, обстреляли ее, и весь 43-й полк ринулся бежать в тыл, бросая полушубки и валенки, носимые на спине с вещевыми мешками. Прикамцы заняли околицу деревни и прогнали красных. Капитан Турков 1-й, донося об этом, говорил: «Отбив атаку, взял много полушубков и валенок, в тыл выслал батальон для сбора таковых же, думаю, что сегодня одна из удачных стычек, полк одену».
Уральцы докатились до меня и далее до штакора в Ата-Балашев-ской. Я просил полк взять из моего ведения, так как все равно свои части я не смогу отвести в тыл, а 43-й полк, в своей дивизии, должен принести больше пользы. Так и было поступлено.
Здесь же я получил телеграмму от начальника штаба армии генерала Щепехина о назначении меня командующим Отдельной Ижевской стрелковой бригадой, куда я должен выехать по расформировании моего отряда и отсылке частей в свои дивизии. Смена моих частей 11-й Уральской дивизией должна произойти 20 января. Получив такую телеграмму, я пришел в неописуемый ужас: было слышно, что ижевцы не дисциплинированы, бунтовщики, воевать не хотят и стоят в тылу 2-го Уфимского корпуса, занимаясь мародерством и грабежами. И вот назначают меня, молодого подполковника, когда в тылу полно старых кадровых офицеров. Не с моим характером командовать распущенными рабочими – неужели за все, что я сделал, меня шлют на верную гибель?
Так приблизительно я и ответил, прося доложить командующему армией генералу Ханжину мою просьбу – оставить меня командиром Прикамского полка. Ответ пришел в такой форме, что обидел меня ужасно: было сказано, что командарм приказывает исполнение и впредь не беспокоить его телеграммами, пахнущими чуть не большевизмом. Я смолчал.
В 20-х числах участок от меня принял командир 41-го Уральского полка полковник Круглевский. Я отдал прощальный приказ и в сопровождении двух офицеров выехал
