Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны) - Уральский Марк Леонович

Глубокоуважаемый Илья Маркович, месяц тому назад я получил от фирмы Avenburg <Авенбург> в местной валюте (песо) 2.050 песо, что по переводе на доллары должно составить 25 долларов. Это помощь, оказанная мне, как я полагаю, литературным фондом, как старейшему журналисту, через ваше любезное посредство. Поэтому я полагаю своим приятным долгом принести Вам свою сердечную благодарность. Мой точный адрес: <далее следует почтовый адрес местечка Villa Diamante в провинции Буэнос-Айрес — М.У> Я очень и очень тяжело болен и поэтому Ваша помощь была мне особенно ценна. Еще раз сердечно благодарю. Уважающий Вас

Сергей Орем.

Приписка:

Уважаемый Илья Маркович!

Пересылаю вам это письмо Сергея Ивановича Орема и очень прошу вас сделать для него все, что возможно. Трудно даже представить себе, до какой нищеты дошел этот некогда известный и талантливый журналист, начавший писать 54 года тому назад <в 1908 г. — М.У.>. Живет он при русской церкви в Villa Diamante203, но не в закрытом помещении, а под навесом при входе в церковный дом, т.е. фактически на дворе. Питается он буквально тем, что ему Бог посылает — если добросердечные соседи вспомнят о нем и принесут тарелку супа — хорошо, он «сыт», если забудут о его существовании — он сосет пальцы... Diamante — это гнилое, сырое место и он, живя вот уже несколько лет на дворе, получил тяжелый ревматизм + артрит. В результате — едва ползает <...>, ему 73 года, мог бы получать аргентинскую старческую пенсию в 500 песо <около 8 долларов! — М.У.> в месяц. Но бюрократы требуют, чтобы он к ним лично явился, а он едва 10-15 шагов может пройти! Удивительно, как он все-таки сохранил свежесть духа и великолепную память. Быть может, можно через г. Андрея Седых организовать ему сбор на лечение. Его многие знают по Югославии. Если найдется возможность, то помогите ему <...>. Привет Вам и супруге.

Ваш М. Подольский.

Михаил Подольский, по всей видимости, совсем не разбирался в тонкостях политического размежевания русского Зарубежья. Принадлежность к «югославской ветви» эмиграции первой волны, в массе своей монархически-черносотенной, — а С.И. Орем в свое время входил в редакцию крайне правой белградской газеты «Новое слово», — являлась не лучшим напоминанием о «достоинствах» его личности в глазах либеральных демократов из «Нового русского слова». Помимо прочего, в годы войны Сергей Орем служил офицером в пронацистском «Русском корпусе»204, о чем ни автор письма, ни руководство Литфонда не знали. Иначе трудно предположить, что М.Е. Вейнбаум, И.М. Троцкий или же А. Седых остались бы равнодушными к этому факту биографии старого журналиста. Однако, к его счастью, никто из эмигрантской братии не «настучал» на безвредного больного старика, и, как явствует из публикуемых ниже писем С.И. Орема к И.М. Троцкому, Литфонд до конца жизни этого русскословца регулярно оказывал ему материальную помощь.

Что касается лично И.М. Троцкого, то он не только «окармливал» С. Орема, но и относился к старому коллеге с искренней симпатией и, как мог, старался стимулировать его творческую активность. Это хорошо видно из письма С. Орема к нему от 19 августа 1962 г., в котором, после обычного благодарственного отчета по поводу полученных от Литфонда денег, он пишет:

<...> М.Н. <Подольский — М.У> сообщил, что уведомил вас о приговоре суда по делу его с редактором и издателем «Сеятеля» Чоловским, и что Вы не только пообещали ему дать заметку в Н<овое> р<усское> с<лово> <далее всюду НРС — М.У.>, но даже высказали мысль, что «этому приговору нужно дать более широкую огласку и оценку, выявив лицо «темных сил», орудующих у нас. Хорошо бы было, если бы Орем осветил эту историю обширной корреспонденцией в НРС. Пусть он напишет и пришлет мне — все остальное (т.е. помещение в газете и гонорар) я беру на себя». Зная, в какой мере М.Н. заинтересован в гласности исхода его тяжбы205, я написал М.Н., что оставлю себя в полное его распоряжение, о том же сообщаю и Вам. М.Н. почему-то советует мне подписаться каким-нибудь псевдонимом: «будем знать только Вы, я да Троцкий с Вайнбаумом». Я, конечно, последую его совету, но думаю, что это «тщетная предосторожность», т.к., выражаясь технически, мой «литературный почерк» сразу же будет разгадан (узнан). По написанию статьи я пошлю ее М.Н. Подольскому «для согласования с истиной», а он перешлет ее Вам. В этом же письме М.Н. рекомендует мне осветить в НРС отвратительную свалку, учиненную здесь нашими громовержцами: правящим Архиреем и Правлением Рос<сийской> Кол<онии> в Аргентине. Это тоже из цикла «темных сил». Посылаю ее Вам «вместе с сим». Думаю, что Марк Ефимович напечатает ее без нажима на него как редактора, т.к. материал сам по себе интересен и заслуживает места в такой газете, как НРС. Вот, кажется, и все. Крепко жму руку и шлю сердечный привет.

Ваш С. Орем.

Говоря о тексте, посылаемом М.Е. Вейнбауму, С.И. Орем имеет в виду свою статью «Среди потухших маяков», рукопись которой хранится в YIVO-архиве И.М. Троцкого. В статье описана типичная для эмигрантской среды склока: конфликт между местным архиепископом Русской православной церкви за рубежом Афанасием (Мартосом) и редактором местной газеты «Русское слово» — рупора русской колонии в Аргентине — профессором Е.Э. Месснером. Последний — крупный авторитет в правых кругах русской диаспоры, военный-интеллектуал, во время Второй мировой войны преподавал на Высших военно-научных курсах в Белграде, готовил кадры для Русского охранного корпуса, сформированного германским командованием для борьбы против югославских партизан. В 1950-х вместе с коллегами воссоздал в Аргентине отдел Института по исследованию проблем войны и мира им. профессора генерала Н. Н. Головина»206. Крайний консерватор, Месснер винил архиерея в симпатиях к католицизму, русофобии, антимонархизме и т.п. Причины непрерывных дрязг в среде эмигрантов «охранительского» толка, деморализующих русскую диаспору, С. Орем видит в происках «темных сил», управляемых Красной Москвой, в задачу которых входит «компрометация русских общественных организаций в глазах правительств и народа приютивших их стран». И эту позицию явно разделяют его друзья в НРС. Тем самым либерально-демократический лагерь русской диаспоры, дистанцируясь от ультраправых монархистов-ксенофобов и экстремистов всех мастей и стремясь при этом крепить сотрудничество с умеренно-консервативной частью эмиграции, был не прочь списать все конфликты, раздиравшие эмиграцию, на вездесущую «руку Москвы».

В письме от 16 апреля 1963 г. С. Орем, сообщая о получении литфондовских денег, интересуется судьбой своей заметки для НРС о доме престарелых «Санта Рита», куда ему посчастливилось, наконец, попасть:

<...> 10.04 я послал Вам письмо с извещением, что деньги, ассигнованные мне Литфондом, я получил от, М.П. Авенбурга, предварительно переговорив с ним по телефону. Еще раз благодарю Вас за заботу и помощь. Что же касается моего репортажа о «Санта Рита», то я нарочно назвал его просто письмом из Аргентины, которое редакция НРС вольна не печатать или сокращать по своему усмотрению, но, конечно, не искажая его сущности. Поверьте, глубокоуважаемый Илья Маркович, я не искал этим письмом лавров, но хотел сделать приятное администрации «Санта Рита», которая лезет из кожи вон, чтобы сделать доброе дело, и, надо сказать правду, она его делает, <хотя — М.У.>, может быть, не совсем уклюже. Но ведь все мы в общественной жизни научились ходить на 2-х ногах совсем недавно. Крепко жму руку, Ваш С. Орем.

Затем, 2 июля 1963 г., Орем сообщает:

Глубокоуважаемый Илья Маркович,

26 июня с<его> г<ода>я получил от Моисея Павловича Авенбурга письмо с извещением, что им получена от Вас некая сумма денег для передачи мне. Я тогда же снесся с ним по телефону, и мы условились о свидании <...>. К моему глубокому сожалению, я не мог лично побывать у него, т.к. наступившие холода, а главное сырость уложили меня в постель и, видимо, надолго. Вместо меня <...> проживающий здесь <...> весьма почтенный человек, в прошлом председатель союза инвалидов в Аргентине <...> побывал <...> у М.П. Авенбурга и получил у него для меня 2.375 арг<ентинских> песо, что я, со своей стороны, подтвердил письменно Моисею Павловичу, принеся ему благодарность за любезность. Вас же, глубокоуважаемый Илья Маркович, я действительно не нахожу слов поблагодарить за Вашу добрую обо мне память и помощь, поддерживающую меня на поверхности жизни, пусть тусклой и постылой, но что поделаешь <...>. Премного благодарен и Литературному фонду, не отвратившему от меня своего отзывчивого сердца.