Юрий Щербак - ЧЕРНОБЫЛЬ
Авария показала, что мы не только технически или психологически, но и экологически не были готовы к ней. Яркий пример - "Рыжий лес". Это первое наблюдавшееся явление подобного рода в мире. Это было прямое лучевое поражение сосны. Ведь сосна из всего растительного мира наиболее чувствительна к радиации. Деревья погибали целиком. И вот поскольку мы не были готовы к появлению "Рыжего леса" в таких огромных масштабах, он производил психологически очень угнетающее впечатление. Поэтому все время появлялось желание под каким-то предлогом его уничтожить. Хотя сейчас все специалисты - экологи, лесники - однозначно утверждают: лес надо было оставить - даже погибший. Потому что мы сейчас все усилия направляем на предотвращение распространения загрязнения. Так вот, лучше леса в этом отношении ничего нет. Никакие искусственные мероприятия или сооружения не могут сравниться с лесом. Он аккумулирует радиацию и задерживает ее. Конечно, возникает повышенная опасность - этого надо остерегаться. Еще в 1986 году мы дали свои предложения Правительственной комиссии - и было принято решение оставить "Рыжий лес" в его естественном состоянии, усилив противопожарные мероприятия. Но потом, видимо, те, кому были поручены противопожарные мероприятия, опасаясь, что не сумеют обеспечить сохранность "Рыжего леса", добились того, что лес снесли. Это является не лучшим решением. Конечно, на определенных территориях это, может, и нужно было сделать, но на сотнях гектаров это - лишнее.
- Николай Павлович, какие существуют экологические концепции относительно будущего Зоны? Сколько их - две, три?
- Экологическая программа для Зоны есть. Это коллективное творчество многих специалистов - Госагропрома, Академии наук, Минлеспрома. Но пока еще на уровне идеологии. А вот практически ее реализация наталкивается на сопротивление, торможение. Почему? Потому что есть еще руководители, которые хотели бы сохранить аварийную ситуацию в Зоне. А это уже проблемы не экологические, а нравственные. Тут играют роль разные соображения - и личностные, и меркантильные, и групповые. Одни склонны к активным действиям. А потом хотят долго-долго заниматься рекультивацией. А я как эколог считаю, что активно действовать надо только в отдельных местах, отдельных "пятнах". Остальное сделает за нас природа.
Я, мягко говоря, удивлен несколько равнодушным отношением к экологическим проблемам со стороны Минатомэнерго, в частности, здесь, в Чернобыле. По моему мнению, акценты должны быть смещены в сторону экологического изучения и изменения экологической обстановки. По-человечески эти люди, конечно, понимают необходимость этого. Но ведомство, представляемое ими, в очень незначительной степени переживает за ущерб, что был нанесен и людям, и природе. Мне кажется, что территориальные органы советской власти в этом вопросе занимают более ответственную, более правильную позицию. А вообще, существуют две крайние точки зрения: проведение сверхактивных действий в Зоне и теория бездействия. Сторонники первой настаивают на том, чтобы все перекопать, снять верхний слой почвы, обработать химическими средствами, захоронить, дезактивировать. Сторонники второй - чтобы устроить на месте Зоны такой тихий "заповедник" и ничего не делать, смотреть сложа руки. К примеру, Госагропром Союза предложил устроить такой "Заповедник" .
Концепция, которую исповедую я, носит комплексный характер: часть территорий оставить на уровне заповедника, причем создать заповедник строгого режима, где наблюдать и изучать ход процессов, обусловленных природой. В другой части заповедника разрешить вмешательство человека и наблюдать и изучать, но и отрабатывать самые фантастические приемы воздействия, проверять различные гипотезы. Часть территории, потенциально пригодной для производства сельскохозяйственной продукции (а такие территории в Зоне есть), - должна быть выделена для проверки различных агротехнических приемов, хотя это и не такая уж заманчивая цель в смысле получения каких-то доходов: ведь даже в "мирное" время эта часть Полесья была самой низкопродуктивной. Почва здесь малоплодородная, сильно эрозированная. В Чернобыльском районе средний урожай до аварии составлял 16 центнеров зерна с гектара.
Экономика здесь не может быть целью. Ни о каких прибылях и рентабельности здесь не может быть и речи. Но можно пойти иным путем. Скажем, вырастить здесь леса и травяной покров - это ведь производитель кислорода, производитель здоровья. Такая местность может играть санитарно-гигиеническую роль для окружающих территорий.
С чем мы здесь столкнулись? И до аварии существовала наука радиоэкология, радиобиология. Масса исследований, публикаций, диссертаций. А когда съехались сюда представители более чем трехсот научных учреждений и встал вопрос "что делать?" - то никто не взял на себя смелость сказать конкретно, как быть.
Вот мы провели дезактивацию. Это практически ликвидация почвенно-растительного покрова с целью захоронения загрязненного слоя. А как восстановить, рекультивировать? Никто не знает. Есть такие "ура-кавалеристы", которые заявляют - сейчас, мол, такой уровень науки и техники, можно торфяными коврами покрыть, засеять травой. Но никто не знает, как ускорить образование гумуса, а без гумуса нет почвы. Земля вокруг АЭС, срезанная до песчаного слоя, бесплодна. Для ее рекультивации потребуются огромные усилия. Естественным путем гумус восстанавливается сотни лет.
А снимать, в сущности, нужно только два сантиметра земли с поверхности, потому что основная часть (95 - 98%) активности содержится именно в этом слое.
И потому теперь ясно, что надо было бы направить усилия на разработку машин, снимающих только очень тонкий слой, верхний, почвы, с тем чтобы все-таки сохранить слой гумуса.
Я сторонник дифференцированного подхода к Зоне: нужно и наблюдать, и отрабатывать разные методы. Фактически мы должны наблюдать в природе некую экосистему, на которую выпала радиоактивность. Наблюдать и изучать природные процессы, происходящие в ней. А рядом - проводить какие-то активные действия. Контрольные и опытные участки. Полигон. Единственная - может быть, даже солидная - компенсация тех потерь и ущерба, понесенного нами в результате аварии, - это получение научной информации.
- Что вас как биолога больше всего потрясло в "после-аварийный" период?
- Такое ощущение, когда заходишь, скажем, в лес, - что идешь в западню. Еще не измеряешь уровни, но уже рождается тревога. И дело даже не в конкретных уровнях - они могут быть и не очень высокими, - но в общем ощущении опасности. Ведь раньше мы смотрели на природу как на защитницу нашу, здесь мы получали разрядку, разгрузку, а сейчас все время сохраняется напряжение.
