Другая сторона светила: Необычная любовь выдающихся людей. Российское созвездие - Лев Самуилович Клейн
В. Нижинский в прыжке. 1939 г.
Фото Сергея Лифаря
Но тут снова война — Вторая мировая. Из Швейцарии решили переехать в Венгрию, но Венгрия объявила войну — и опять застряли. Вацлава поместили в больницу. В 1945 г. служащий-поляк предупредил, что психических больных немецкое командование велело наутро уничтожить. Ромола сумела похитить мужа и пересидела с ним несколько недель в деревне под городом Шопрон. Там их и застали советские войска. Когда офицер спросил, что за люди, Нижинский вдруг ответил по-русски: «Не беспокойтесь». С тех пор стал очень активен, даже танцевал с солдатами..
Офицеры знали фамилию Нижинский, супругов переправили в Вену, это оказалась Британская зона, оттуда — в Американскую. Приезжал русский балет с Улановой, Чабукиани, Сергеевым. Нижинский аплодировал им. Но к полному рассудку не вернулся. Так и остался в полусонном тумане.
В. Нижинский в Меттерсиль, Австрия, 1947 г.
За три года до смерти.
В Лондоне у него обнаружились болезни — давление, почки. В 1950 г. он умер 60-летним после 33 лет мучений для него и для близких. А его Дневник еще с 1936 года, все более приближаясь к оригиналу, начал свое путешествие по миру, совершенно независимое от автора. Его часто цитируют психологи, философы и литературоведы в работах о литературе «потока сознания», о Джойсе, об экзистенциализме, об искусстве и безумии.
В Дневнике Нижинский обращался со стихами к своему бывшему другу и некогда ангелу-хранителю, в котором он теперь видел своего злого ангела, к Дягилеву (Nijinsky 1995 — в обратном переводе), и это безусловно безумные стихи, но в них видна та же страсть, которая тяготела над Нижинским и в годы, предшествующие безумию — он непрерывно обращался в мыслях к Дягилеву, зависел от него, жаждал и не мог освободиться. От Дягилева и от связывавшего их секса.
«Ты мой. Я Бог. Ты мой, я твой. Я люблю писать пером. Я пишу, я пишу. Ты не пишешь, ты теле-пишешь, Ты телеграмма, я — письмо. Ты безумие, я любовь. Мой это хуй, ибо Хуй. Я хуй, я хуй. Я Бог в моем хуе. Твой хуй, не мой, не мой. Я хуй в Его хуе. Я хуй, хуй, хуй. Ты не можешь хуить хуй. Я хуй, но не твой. Ты мой, но я не твой. Я не хуй в твоем хуе. Я хуй в Его хуе…Ты злобный человек. Ты не царь. А я царь. Ты вредный. А я не желаю вреда. Ты злобный человек, а я спою тебе колыбельную. Баюшки-баю. Бай, бай, бай. Спи спокойно. Баюшки-баю. Бай, бай, бай.
Мужчина мужчине.
Вацлав Нижинский».
Есенин и Клюев: малиновая любовь
1. Русские Верлен и Рембо?
В истории русской поэзии Есенин и Клюев связаны почти как Верлен и Рембо в истории французской — творческим союзом, одно время единомыслием и любовью с привкусом скандала. Еще и тем, что оба поэта и здесь и там лирики. Еще и тем, что разновозрастны: один очень юный. Разница почти одинаковая — на 10–11 лет. Еще и тем, что они внешне немного похожи: один — бородатый и лысый, другой — в образе херувима. Но этим сходство и ограничивается. Там поэзия урбанистическая, здесь — в значительной мере крестьянская. В жизни обоих русских поэтов этот союз значил меньше, чем в жизни французских. Там более значителен был старший из двоих, здесь — младший. Он поистине национальная гордость.
Это поэт не только великий, но и очень народный и очень русский. Может показаться, что это одно и то же, но это не совсем так. Когда я говорю очень народный, я имею в виду, что это поэт не элитарный, поэт выражающий чувства и чаяния народных масс, можно сказать, простонародья, поскольку тогда Россия был в основном страной крестьянской. Когда же я говорю, что это поэт очень русский, я имею в виду национальную специфику, этничность. Какие-то черты русского национального характера выражены в поэзии и личности Есенина.
Правда, вокруг него очень много евреев: — ближайшие друзья — евреи (Каннегисер, Мариенгоф, Повицкий, Эрлих, Берзинь, Шнейдер и др.), любовницы — еврейки (однажды на суде в опровержение его антисемитизма приводился факт: восемь любовниц-евреек — Занковская 301), но тесная связь с евреями тоже входит в русскую специфику. Вообще эти два народа очень тесно связаны своей историей. В русском народе еврейское участие начинается с христианства, продолжается в русском искусстве и завершается в марксизме и русской революции. Хочешь не хочешь, а самый русский художник — это Исаак Левитан, самый известный русский скульптор — Мордух Антокольский, строители русского музыкального образования — братья Рубинштейны, русскую современную поэзию в мире представляет Иосиф Бродский. О вождях революции я уж и не говорю. Но
