Рудольф Баландин - 100 великих гениев

Ньютон, сформулировав закон всемирного тяготения, оговорился, что природа силы тяготения ему неведома. Лейбниц, определяя меру «живой силы» – кинетической энергии – при столкновении двух тел (произведение массы на квадрат скорости), оперировал с шарами, взаимодействующими при непосредственном контакте. Нечто подобное, как ему представлялось, происходит и в микромире. Эту мысль укрепило в нем знакомство с Левенгуком и его увеличительным прибором (прообразом микроскопа), позволяющим увидеть мельчайшие живые организмы.

Лейбниц понимал, что явления жизни невозможно объяснить математическими и механическими законами. «Общие начала телесной природы и самой механики, – писал он, – носят скорее метафизический, чем геометрический характер». И вполне закономерно, что именно метафизически, умозрительно он обосновал учение о монадах, не имеющих частей субстанций, входящих в состав сложных. «А где нет частей, там нет ни протяжения, ни фигуры и невозможна делимость. Эти-то монады и суть истинные атомы природы… элементы вещей». Он перечисляет свойства монад, каждая из которых индивидуальна.

У Лейбница есть одно положение, которое хотелось бы назвать законом взаимной связи и эволюции в природе: «Все во Вселенной связано таким образом, что настоящее таит в себе в зародыше будущее». Поясняя это, он предложил образ, который обычно приписывают Лапласу: «Говоря языком алгебры, если в одной формуле высшей характеристики выразить одно существенное для Вселенной явление, то в такой формуле можно будет прочесть последующие, будущие явления во всех частях Вселенной и во все строго определенные времена». Бог сотворил наилучший из возможных миров! И только благодаря некоторым собственным свойствам отдельных тел (организмов) возникают нарушения гармонии.

Монады способны развиваться, как все в природе. Простейшие из них образуют тела косной природы; одухотворенные монады соединяются в живые организмы, а наделенные сознанием – присущи человеку. Материя, движение и развитие определяют единство и бесконечную изменчивость бытия, непрерывность пространства и времени. Повсюду присутствует «первичная активная сила, которую можно назвать жизнью». Живые существа он называет «естественными машинами», но в смысле не механическом, а органическом, то есть как систему сложно и гармонично организованных монад. Человеку дано создавать, конструировать только «искусственные машины», составленные из тел косной природы.

Но каким образом возникла величественная и чудесная гармония монад и всего Мироздания? Она продумана и осуществлена всезнающим, всемогущим Творцом. Способен ли человек постичь во всей полноте замыслы Бога? Нет, конечно. Однако познание является высшей степенью человеческого бытия, приобщающей бренного человека к вечным божественным истинам. Такая устремленность изначально присутствует в людях. Личность младенца следует сравнивать не с чистой бумагой (доской), а с глыбой мрамора, в которой проглядывают контуры будущей скульптуры.

Лейбниц стал одним из первых сторонников идеи неуклонного прогресса, развития природы и общества, постоянного преодоления несовершенства мира и приближения к той гармонии, которая предполагается замыслами Творца. Великий мыслитель не задавался вопросами: почему изначально не был сотворен совершеннейший мир? Какая роль определена человеку не только на Земле, но и во Вселенной, где наша планета является «бесконечно малой», которой можно пренебречь? Почему человек творит так много злого, преступного, глупого? И все ли развивается к лучшему в этом лучшем из миров?..

Лейбниц, человек необычайной интеллектуальной силы, многого достиг в своем творчестве, испытывал радость познания. Ну а конечный результат подобных усилий ясно осознал его великий современник Ньютон, признавшийся на склоне лет: «Не знаю, чем я могу казаться миру, но сам себе я кажусь только мальчиком, играющим на морском берегу, развлекающимся тем, что от поры до времени отыскиваю камешек более цветистый, чем обыкновенно, или красивую раковину, в то время как великий океан истины расстилается передо мной неисследованным».

Как знать, не возникнет ли в будущем новая космогония, в основе которой будет возрожденная и обновленная монадология Лейбница? Тем более что органическая модель Мироздания была предложена еще Платоном, и она отвечает давней мудрости: человек – микрокосм. Только господством над умами ученых техносферы можно объяснить необычайную устойчивость представлений о мире как механизме, подчиняющемся единственно законам физики, математики.

Кстати, своеобразное отношение Лейбница к познанию природы вполне органично совмещалось с изучением законов механики. Как написал В.С. Кирсанов, «критикуя картезианскую формулировку законов движения, Лейбниц стал в 1676 г. основателем нового подхода, согласно которому истинной мерой движения является так называемая живая сила (кинетическая энергия), пропорциональная квадрату скорости».

В отличие от представителей так называемых точных наук, Лейбниц интересовался жизнью Земли, геологическими процессами и особенностями географической среды, резонно полагая, что без понимания природного фона невозможно познать суть человеческой истории. Он задумал грандиозный труд: «Рассуждение о том древнейшем доисторическом состоянии рассматриваемых областей, которое можно определить по данным природы». Написал только введение – «Протогея». А общую его идею подхватил и разработал Иоганн Готфрид Гердер в своей колоссальной работе «Идеи к философии истории человечества» (1784).

Одновременно с теоретическими изысканиями Лейбниц вел плодотворную организационную работу. По его проекту была основана Берлинская академия наук. В 1711 году Лейбниц познакомился с Петром I, оценившим его гений. Ученый был взят на русскую службу в чине тайного советника и составлял проекты реформ, обновляющих Россию, в частности, предложив создать Петербургскую академию наук.

Наконец, отметим еще одно достижение Лейбница в области, казалось бы, далекой от его интересов. В 1704 году он написал «Новые опыты о человеческом разуме» (опубликованные лишь 60 лет спустя), затем «Опыты Теодицеи о благости Божией к свободе человека и первопричине зла» (доказывая, что свобода воли предоставляет выбор между добром и злом), а также «Монадологию». В первой из упомянутых работ он, полемизируя с английским философом Джоном Локком, высказал замечательную идею, которая вошла в психологию лишь в XIX веке – о существовании области бессознательного, влияющей на мысли и поступки людей. Он писал: "…приобретенные привычки и накопленные в памяти впечатления не всегда сознаются нами и даже не всегда являются нам на помощь при нужде, хотя часто они легко приходят нам в голову по какому-нибудь ничтожному поводу, вызывающему их в памяти, подобно тому, как для нас достаточно начала песни, чтобы вспомнить ее продолжение…