Николай Губернаторов - Скрытые лики войны. Документы, воспоминания, дневники

— «Рамы» — это регулировщицы. «Может ТТ» — значит, могли расстрелять на месте. А произошло вот что. Наша разведка ушла вперед, а меня оставили на этом перекрестке, чтобы я встретил полковую колонну и дальше следовал с ней, показывая маршрут. При этом меня предупредили: на морозе можешь не торчать, погрейся где-нибудь в землянке, но с двенадцати ночи и до часу должен быть на перекрестке. Я и «грелся» до двенадцати, а колонна подошла на полчаса раньше. Всыпали мне тогда по первое число, но до «ТТ» дело не дошло — все-таки командование знало меня хорошо. В общем, простили. Хотя «по законам военного времени»… Пожалели, не расстреляли, но могли отдать под трибунал.

А трибунал не всех к стенке ставил или отправлял в штрафные роты. У нас во время войны тоже заключенные были. Однажды по пути в Сталинград я видел, как они строили железную дорогу. Было это в самом конце 42-го. Мы медленно ехали в товарняке и кричали им: «Откуда родом, хлопцы?» Почему-то больше были с юга: Кубань, Дон, Кавказ. Один земляк из Славянска-на-Кубани встретился. Я бросил ему узелок сухарей. На земляка сразу налетел охранник с собакой. Мы не ожидали такого поворота. В нашем эшелоне поднялся шум. Солдаты на чем свет крыли охрану и у кого что было бросали заключенным. Тогда охрана стала оттеснять заключенных от железной дороги, била их прикладами.

Среди наших, заключенных работали и немецкие военнопленные. Потом мы узнали, что кормили их лучше, чем наших, поэтому немцы к нашему эшелону не подходили, и им прикладов не доставалось. Вот так обращались с нашими заключенными — хуже, чем с пленными фашистами.

«5 января Нахожусь на передовой в лесу здесь в 100 раз хуже Костры разводить нельзя в землю не закопаеся грунт песок замерз так его нечем не вковыряеш Ходил на передок в первою траншею здесь ребята жывут полутше в них блиндажы есть вечером возвратился «Спал» т. е. бегал вместе с шоферами.

6 января Сегодня выпало мне задания ехать к своим разведчикам Они где то здесь недалеко на высотке а высотка эта у немцев бельмо на глазу Там у них н.п. и землянка есть Фрицы в 180 м. Получу продукты и как стемнеет еду и там останусь обратно по старой специальности засекать огневых гансов»

— Перед наступлением обычно проводится разведка боем. В это время мы должны были находиться в первой линии окопов или на какой-нибудь возвышенности, откуда хорошо просматриваются немецкие позиции, и с помощью стереотрубы «засекать» огневые точки немцев. Сама стереотруба имела десятикратное увеличение, а когда ставишь еще десятикратную насадку, видно на три-четыре километра. Поэтому она нам намного облегчала выполнение задачи, хотя была очень неудобной — большой и тяжелой.

Разведка боем проводилась так, чтобы немцы приняли ее за основное наступление. Идут танки, пехота, выдвигается на новые позиции артиллерия, причем для пущей убедительности выводили артиллерию на конной тяге — мол, русские бросают в бой все, что у них есть. В этих случаях сознательно жертвовали лошадьми, чтобы только ввести немцев в заблуждение и заставить их открыть свою систему обороны. Конечно, немцы тоже не дураки. Но иногда такой маневр удавался.

Моя задача заключалась в следующем. Сижу по возможности замаскированным со стереотрубой, и у меня обязательно должна быть карта-двухверстка. Карт на всех разведчиков не хватало, поэтому нам выдавали кальки, с которыми работать было намного труднее, чем с картой. Отличные кальки делал наш старшина Николай Сорокин. Но копировать приходилось еще с карт 1910 года. А за прошедшее время на местности многое изменилось: не стало каких-то населенных пунктов, например хуторов, и, наоборот, появились новые; могло не оказаться какого-то отдельно стоящего дерева, избушки и т. п., что очень важно для привязки огневой точки к местности. Мне необходимо засеченное немецкое орудие обозначить точкой на своей кальке. Для этого приходилось ориентироваться в основном по холмам, а также по дорогам, которые в Польше и Германии — не так, как у нас — не изменялись. Ведь там по пахотному полю не то что трактор или машина — телега не пройдет. Дуроты такой там никто не допустит. Поэтому даже проселочные дороги остаются, можно сказать, вечными. Приходилось над калькой попотеть. Иногда даже не замечаешь, что вокруг рвутся снаряды и свистят пули…

«7 января Сижу на н.п. целый день за стереотрубой аж глаза болять фрицы ведуть себя осторожно И уже знают что сюда прышла «Гвардия» им ребра ломать Ночю крычали что мол знаем что 1-я гв. танковая армия прышла говорять что не выдержать «катуковских головорезов» Это они так нас называют сволочи прышли на нашу землю и думают чтобы мы им головы не резали Нечево это Польша а скоро до фрау доберемся затрещать панталончики так как ваши ребра под нашим ударом

8 января Целый день спал а целую ноч строили себе н.п. работали как звери под обстрелом в 180 м. от противника Когда ракета загорается мы ложымся когда сгорит работаем Без отдыха ведь до росвета надо зделать голова вон А если не сделаем и не замаскируем то нам жыть здесь нельзя Но мы зделали Такие орлы как у меня они на все руки не только на баб и на водку Это они говорять что это их побочная специальность так же как у меня Амос Шытиков и Шуралев Миша с этими я шагаю от Днепра много похуже выдели Зделали правда по совести сказать хреновое перекрытие. Но я это укрыл и вынес благодарность от лица службы всему отделению…»

— Немцы засекли этот наблюдательный пункт и быстро его пристреляли. На следующее утро, когда мы оттуда уже ушли, они накрыли НП. До тех пор, пока мы туда снова не вернулись, не думали, что там мог кто-то погибнуть. Но обнаружили три трупа. Одного солдата не помню. Гаврилову ногу оторвало, и он, видимо, скончался от потери крови. А третьего трупа, собственно, не было — от человека остался только обрубок тела: без головы, без рук и без ног. Определили мы, что это был рядовой Сухих, по новенькому ордену Славы III степени, который он только что получил. Сличили номер ордена с данными в штабе — сошлось.

«9 января Был на н.п. вдруг телефонист прышол и сказал что меня вызывают обратно в лес… буду Швейком Опять этот «кабанчик…»

— Это я думал, что меня снова назначают ординарцем к майору Чернухе. Конечно, не ординарцем в прямом смысле. Просто Чернуха имел право всегда держать при себе одного разведчика. Уйти от ребят с передка все равно что предать их. Чернуху у нас все солдаты уважали за его доброе отношение к нам, за справедливость и, кстати, за смелость. Да, трусом он никогда не был, не раз мне повторял: «Когда ты рядом, я за свою жизнь не боюсь». Действительно, был момент, когда я его спас — историю с его плащ-накидкой я уже рассказывал. Он говорил: «Пусть меня лучше убьют, но грязь хлебать по воле фрицев я не буду». Другому бы не поверили. Но что Чернуха под обстрелом в грязь не шлепнется, об этом у нас хорошо знали все солдаты. Но а то, что я его называл «кабанчиком», так это за его комплекцию. С Чернухой мы все-таки расстались, хотя, честно говоря, и жаль было. Когда его назначили в штаб корпуса, он снова хотел забрать меня с собой. Но тут я уже решительно отказался последний раз и навсегда. Больше меня с этим хорошим человеком жизнь, к сожалению, не сводила.