Симона де Бовуар - Сила обстоятельств: Мемуары

Читатели жаждут новизны; во время нашего пребывания только что перевели полное собрание сочинений Ремарка — почему? — и Сент-Экзюпери: публика их пожирала. «Переведите Саган, Камю, Сартра, все», — требовала молодежь. В разговоре с сотрудниками «Литературной газеты» Сартр вызвал дрожь восторга, упомянув имя Кафки; другая группа возмутилась; «Им завладела буржуазная интеллигенция». «Так отберите его», — предложил Сартр. Тем не менее в журнале собирались печатать новеллу Кафки. Брехт, которому, как я уже говорила, долгое время не доверяли в СССР, проникает туда. В Ленинграде мы видели «Доброго человека из Сезуана», поставленного в реалистическом духе Станиславского, результат оказался плачевным: текст приводил в замешательство широкую публику, а сама постановка шокировала поклонников Брехта. Но Юткевич собирался показать пьесу в Москве. Не под влиянием ли Брехта так изобретательно и свободно игрался «Дракон» Шварца? Направленная против фашизма, но запрещенная в 1944 году сразу после первого представления, поскольку дракон в равной мере наводил на мысли как о Гитлере, так и о Сталине, эта комедия с большим успехом недавно была возобновлена в Ленинграде.

Итальянское кино, «Ночи Кабирии», «Рокко и его братья», покорило зрителей. Консерваторы опасались, как бы под его влиянием молодые режиссеры не изменили национальной традиции. Но ни один фильм не заставил меня почувствовать пережитую СССР войну так, как «Иваново детство». «Это не только история одного мальчика, — сказал нам Георгий Брейтбурд, — это история всей молодежи». Мать была убита на его глазах, деревня сожжена, Иван стал наполовину безумным; от снов Ивана веет свежестью его десяти лет, а наяву он одержим ненавистью и желанием убивать. Он очарователен, патетичен, трогателен и героичен, но — чудовище. Он пропадает во время одного задания, с большой неохотой порученного ему офицерами. В Берлине в победной суматохе один из них находит табличку с именем мальчика и его фотографией: повешен. Красота и новизна финала фильма в том, что Тарковский показывает одновременно и величие победы, одержанной СССР, и непоправимый характер такого страшного явления, как убийство ребенка. Тарковскому двадцать шесть лет. Его фильм вызвал яростные нападки, но все-таки был отправлен в Венецию, где получил «Золотого льва». Много было нападок и на фильм Юткевича, в основу которого положена «Баня» Маяковского, где он соединил мультипликацию, кукол и документальные кадры, а между тем по своей смелой оригинальности подобное произведение могло появиться только в СССР. В местном кинотеатре мы посмотрели «А если это любовь?»[74], фильм, направленный против «мелкобуржуазного сознания» города-сада. Двое «внуков века», школьник и школьница, любят друг друга невинной любовью; преследование родителей и соседей, сплетни, клевета приводят их в такое смятение, что они в конце концов спят вместе, и все это кончается плачевно, ибо юная девочка пытается покончить с собой, потом уезжает куда-то очень далеко. Фильм посредственный, однако с новым звучанием: резкая критика, нет положительного героя и счастливой развязки.

«В скульптуре, в живописи мы — провинциалы», — признался нам один друг. Исключение он делал только для Эрнста Неизвестного, мастерскую которого мы посетили: это комната с высоким потолком, но узкая и настолько заставленная скульптурами, что там нельзя было повернуться; очень крутая маленькая лестница вела в тесную комнату. Неизвестный стремится отобразить сегодняшнего «роботизированного человека», что и привело его к изобретению довольно смелых форм: государство сделало ему несколько заказов. Молодые художники поставлены в неблагоприятные условия, они едва знают западное искусство, начинают с нуля, ну или почти, их поиски вызывают подозрения, Хрущев не любит абстракционистов и вообще современное искусство[75]. Непокорные работают полулегально и выставляются в узком кругу. Они продают свои картины, но их жизнь достаточно трудна. Мы побывали у двух таких: в коммунальных квартирах они занимали одну небольшую комнату, которая служила им одновременно и мастерской и спальней. Между тем в Москве, в Ленинграде вот уже несколько лет выставлены великолепные коллекции импрессионистов, Ван Гога, Гогена, Матисса. Пикассо получил Ленинскую премию, о нем выпустили книгу с репродукциями его картин, в Эрмитаже ему отведен целый зал. Перед «Женщиной с веером», где человеческая фигура трактуется как предмет, посетители кажутся шокированными гораздо больше, чем перед полотнами кубистов, где набросаны натюрморты. Мне пересказали пояснения одного гида, который вел группу; он с уважением говорил о Пикассо голубого периода, затем, указав на остальные картины зала, добавил: «Вот художник, который вместо того, чтобы прогрессировать, двигается назад». Перед Гогеном он заявил: «К сожалению, все краски фальшивы». Между тем директриса французского отдела Эрмитажа показала нам множество современных произведений, приобретенных музеем, о которых она говорила со знанием дела.

Поскольку русские не любят, чтобы «искажали» человеческое лицо, они — во всех других областях так рьяно отстаивающие собственное прошлое — не отдают должное своим мастерам примитива. Рублев равен Джотто и Дуччо; перед иконами, которые вдохновляли его, Матисс плакал от восхищения, но выставляют их не более сотни, в то время как ими заполнены огромные запасники. Пришлось бороться, чтобы создать музей Рублева, где собраны подлинники и репродукции мастера и его учеников. Тарковскому хотелось бы снять о нем фильм, но этому яро сопротивляются. Трудно, конечно, числить себя сторонником Рублева и Репина одновременно; официальные лица выбрали Репина.

Живописью публика тоже очень интересуется. Был праздничный день, когда утром мы пошли в Эрмитаж, и люди сражались у входа, у одной девушки оторвали все пуговицы на пальто, Лена Зонина попросила администратора пропустить нас через служебный вход. У билетных касс на выставках бывает такое столпотворение, что для поддержания порядка вызывают полицию. Если магазин объявляет о поступлении в продажу какой-то книги об импрессионизме или Хоане Миро, то с пяти часов утра там выстраивается очередь: через час все экземпляры уже распроданы. Будет ли давление достаточно мощным, чтобы вырвать новые уступки?

У архитекторов положение гораздо лучше. Хрущев интересуется архитектурой и любит простоту. В Киеве он одобрил памятник неизвестному солдату, который своей строгостью приводил в негодование большинство именитых людей. Недавно построен Дворец пионеров в стиле, напоминающем стиль Нимейера; обитатели дома для престарелых, расположенного по другую сторону долины, стали писать письма протеста: страшилище портит им пейзаж. Но Дворец нравится Хрущеву, поэтому ограничились тем, что передали письма архитекторам. Те сокрушенно признались нам: «У нас и без того на совести колоннады на четыре этажа». С дорогим Сталину хвастливым уродством покончено. Новые кварталы унылы, но построены с заботой об экономии. Самое красивое из новых зданий — Дворец съездов. «Не надо было возводить его внутри Кремля», — сетовали некоторые из наших друзей. Однако на этом пространстве Средневековье удачно соседствует с XVIII и XIX столетиями, так почему ХХ-му не должно здесь быть места? — возражали другие. Советские люди много об этом спорили и на словах и в газетах. А мне показалось очень красивым отражение старинных золоченых куполов в сверкающих стеклах дворца. Другое современное строение, которое отличает искусная и строгая элегантность, — это отель «Юность». Когда мы пили чай в холле со второй женой Симонова, которая работает в Институте прикладного искусства и сама является критиком по искусству, она заметила, что мебель и посуда не соответствуют этому обрамлению. Крайне затруднительно отыскать в московских магазинах красивую тарелку, чашку или стул; нелегко преодолеть склонность москвичей ко всевозможным оборкам, резьбе, лепному орнаменту, инкрустациям, излишествам; но мы прилагаем большие усилия, — говорила она, — пытаемся делать красивые вещи и прививать вкус к ним.